- Чтобы мечты сбылись, нужен любящий волшебник, а не болтливый сказочник! - Кхм, сказочник - хотя бы не скучно. А волшебники вообще любят сбывать мечты. Правда, в основном, свои. Только врядли ты этому обрадуешься...
Маленькие зарисовки. Сказ десятый.
ПРОЛОГ.
Много лет тому назад, кажется еще в прошлой жизни, я читала один фантастический рассказ, затронувший глубинные струны моей души. Уже позабылся автор, название, в памяти осталось лишь неувядающее чувство сопричастности, волшебства, к которому на единый миг я сумела прикоснуться. В этом рассказе не оказалось счастливого финала, но все же, даже та грусть, пронизавшая страницы, легкая и возвышенная, до сих пор таится в самом уголке моей памяти, там, куда я складываю лишь чистые и светлые воспоминания, туда, где спит мое тихое счастье…
А вы, читающие сейчас эти строки, готовы ли вы открыть укромное местечко в своей душе? Если да, то следуйте этим строкам, и я со всей щедростью поделюсь с вами чудесной печалью и неувядающей надеждой, своей хрустальной мечтой.
То, что я уже не помню, то, что позабылось, но сохранило свой хрупкий отпечаток в наш скорбный, ущербный век… Я расскажу вам. Остановите на миг суетность своей жизни, отложите ненадолго дела, они никуда от вас не убегут, поверьте. Устройтесь по удобнее, согрейте свои губы чашечкой кофе, а быть может зеленого чая… И внемлите мне. Пусть мой рассказ и далек от того, прочитанного, но все же…я постараюсь донести до вас чувства, переполнявшие его страницы.
Название: Маленькие зарисовки 10. Огонек свечи манящий…
Автор: Ейный глюк (eingluyck)
Бета: Word 2007
Фендом: Ориджинал.
Рейтинг: есть. R , фентези, флафф.
Пейринг: М/М.
Размер: предположительно миди)))
Статус: готов 31.05.11
Размещение: ТОЛЬКО с согласия автора.
Работа, суета, постоянные деловые встречи, переговоры, короткие перерывы на мертвый сон, почти не приносящий отдохновения… Мне еще нет и сорока, но я все чаще ловил себя на мысли, что превращаюсь в зомбированного робота, кукловода, дергающего за веревочки чужих устремлений, будто я – регулировщик на перекрестке с четырехполосным движением. Люди, машины, задачи, финансовые потоки – все смешалось перед глазами, и если раньше, в самом начале, когда я только организовал свой бизнес, ничем не замутненная радость не покидала меня, и я с упоением бросался в мир новых идей, мечтаний и устремлений, то теперь – уже ничего не ощущал кроме огромной, неподъемной усталости.
Моя фирма процветала, деньги лились широким потоком на мельницу успеха, а расплачиваться за все пришлось своей свободой и чувствами.
Мать все еще не оставляла слабых попыток оженить меня, но, глядя на «счастливую» семейную жизнь своих деловых партнеров, на женщин, меня окружавших, измерявших свои чувства лишь количеством материальных благ, что можно было из меня выкачать, я тихо ужасался. А найти себе спутницу жизни по душе – просто не находил времени. Так и бежал по жизни холостяком, без привязанностей и лишенный чувств, словно машина, умеющая лишь создавать деньги практически из ничего.
Но, по-видимому, кого-то «наверху» такой темп моей жизни не устроил, и я получил первый сигнал.
Однажды утром, стоя в многочасовой пробке и опаздывая на очередную встречу, меня внезапно прихватило, да так, что дорога и нетерпеливо гудящие впереди машины внезапно поплыли, растворяясь в невольных слезах, полившихся из глаз от резкой пронзительной боли в груди. Словно в сердце всадили огромный металлический штырь и проворачивали там, наслаждаясь моей беспомощностью. Я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, мир стал меркнуть перед взором, но спустя пару минут меня отпустило. В напоминание осталась лишь противная дрожь в пальцах и мокрая ледяная кожа.
Машины впереди тронулись, и я, уняв дрожь, продолжил свой путь, но до самого вечера меня не покидало странное чувство сопричастности, словно я заглянул в глаза бездне, а быть может и самой смерти. Потому, решив не откладывать в долгий ящик (неплохой каламбур!), на другой день я направился в кардиоцентр, отставив свои дела на пару дней.
Обследование и анализы, если вы можете за них заплатить (и весьма неплохо), провели быстро, и вот, я уже сидел у моего лечащего врача, готовый выслушать свой приговор. Пожилой врач, немного напоминавший колобка, сложил пухлые пальцы домиком и, тепло улыбаясь мне, охотно стал делиться своими открытиями:
- Ну что ж, господин Прогин, по результатам проведенных клинических анализов могу вас порадовать. Жить Вы будете, и смею Вас уверить – долго. Но! Только если найдете в себе силы изменить образ жизни. Вы уже не юноша, хоть и не старик, но с нарушениями режима отдыха и питания Вам придется распрощаться. Никаких – Вы слышите, никаких чрезмерных физических и нервных нагрузок теперь Вы себе позволить не можете. Иначе…
И толстячок выразительно посмотрел на меня. Как зачарованный, я кивнул, понимая, что за слова он не договорил.
Если кратко - в моем сердце оказался дефект, неоперабельный, но при тяжелых нагрузках, способный просто остановить работу сердца, причем внезапно. Добрый доктор обмолвился, что этот дефект в основном закладывается у людей еще при внутриутробном развитии, и зачастую так себя и не проявляет. Но в некоторых ситуациях, когда человек не щадит себя и перегружает работой, или острыми яркими эмоциями, дефект проявляется во всей красе, подписывая смертный приговор.
Потом мне выписали таблетки, способствующие поддержанию нормальной работы сердца, и посоветовали немедленно брать отпуск и сменить обстановку на более тихую.
- Вы знаете, в очень редких случаях, если пациент придерживался рекомендаций, то со временем дефект сглаживался. Хотя… я знал всего пару таких случаев.
С этими словами врач проводил меня до двери и, крепко пожав руку, еще раз посоветовал хорошенько отдохнуть.
Так я и оказался замешан в события, перевернувшие мою размеренную жизнь с ног на голову.
Но об этом – по порядку.
Решив навестить своего старого школьного друга, раздав последние указания заместителям, я взял билет на поезд и отправился в Самару. И по приезде застал друга на пороге. Как оказалось, он уезжал с очередной командировкой на Урал, и очень расстроился, что я не позвонил ему раньше, тогда бы он сумел поменяться с сослуживцем и задержаться в городе хоть на пару недель.
Но сейчас ничего изменить оказалось не возможно, потому вручив мне ключи от трешки и стребовав от меня клятственного обещания, что я дождусь его через три недели, и там уж мы потолкуем.
Что ж, покой мне оказался обеспечен, холостяцкое жилье неподалеку от центра города, в старой его части – в достаточной мере было уединенным и уютным, насколько себе мог позволить холостяк, так что – я решил воспользоваться случаем и отдохнуть. Раньше я частенько бывал в Самаре, и любил ее, этот город смешивал в себе старину и современность с безбашенной решимостью. Еще давно мы смеялись над тем, как строители соблюдали «архитектурный» план застройки города. На привокзальной площади с успехом уживался современный вокзал из стекла и металла и старинное здание железнодорожного управления, построенное еще до революции, с луковками и башенками по периметру крыши.
Узкие улочки старого центра, заполненные двух- и трехэтажными домами вычурной кладки соседствовали с многоэтажками, блистающими зеркальными стеклопакетами, перемежаясь старинными деревянными домами с резными наличниками и коньками. Но постепенно модерн вытеснял старину, и, вечерами бродя по улицам, я находил целые кварталы, преображенные до неузнаваемости.
Осень постепенно вступала в свои права и отменная погода не желала уходить из города. Золотились клены, и я бродил почти до самой темноты, впитывая всей грудью прелый запах листьев, астр, пестревших на редких клумбах.
В один из таких тихих вечеров я впервые соприкоснулся с тайной, полностью изменившей мою жизнь.
Гуляя по улицам, уже освещенным фонарями, не придерживаясь какого-либо конкретного направления, я все больше углублялся в темноту, стараясь скрыться от безжалостно мертвого света, разрушавшего всю прелесть осенних сумерек.
И наконец, забрел на узкую улочку, вовсе не изобиловавшую ночным освещением, с двух- и одноэтажными домами старинной кирпичной кладки, соседствующими с деревянными, надстроенными на первом кирпичном этаже. Таких домов в Самаре создавали в свое время очень много, и часть из них сохранилась до наших дней. Вот и сейчас, медленно бредя по каменному тротуару, я любовался утонченной резьбой наличников, не находя ни одного одинакового дома.
И чем дальше я шел, тем больше удивлялся, мне казалось, что дома стали выглядеть более … новыми что ли. Кирпичи на углах не были выщерблены и сточены до мягкого овала, дерево, облицовывавшее верхние этажи, казалось свежим и новым. И тишина, не режущая, а какая-то домашняя, словно присыпанная пеплом, она подчеркивала полную нереальность происходящего. Не слышно было шума трамваев и машин, песен радио, лишь птичьи трели издалека разрушали тишину.
Я остановился у крепкого кирпичного двухэтажного дома, и с интересом пытался рассмотреть странную фигуру, выложенную под крышей на стене, как вдруг в окне верхнего этажа мелькнул дрожащий отблеск, теплый и столь непривычный в наше время.
Застыв внизу, напротив дома, я увидел, как тонкая рука поставила на подоконник старинный бронзовый подсвечник с парой горящих свечей, на миг выхватив из тьмы комнаты самый прекрасный человеческий лик, который я видел в своей жизни.
Сначала я подумал, что это была женщина, но нет, это оказался молоденький юноша, столь стройный в талии, охваченной черным шелковым кушаком. Белоснежная рубашка, распахнутая на груди, чей странный фасон резал взгляд, тонкая, словно светящаяся изнутри кожа и пламя волос, крупными кольцами спускающихся по плечам до ключиц.
Юноша задумчиво листал книгу, изредка покусывая белое птичье перо, потом что-то сказал и, захлопнув книгу, вышел из комнаты, прихватив с собой подсвечник.
А я так и остался стоять, все еще не веря своим глазам. Ведь так мог бы выглядеть ангел, если бы вдруг решился спуститься на нашу грешную землю, лишь у ангелов столь одухотворенные лица, полные притягательной силы и живительной теплоты. Не знаю, сколько я простоял под тем домом, может час, может полчаса, но в себя пришел от громкого гудка проходящего рядом автомобиля и, сморгнув, понял, что очутился на совершенно другой улице, в пяти шагах от своего теперешнего места обитания.
Всю ночь я провертелся в постели, мысли теснились, метались и никак не хотели укладываться в стройный узор. Я недоумевал. Только сейчас, спустя время, мельчайшие нюансы произошедшего привлекли мое внимание. Так, я четко помнил, что не только фонарных столбов на той странной улочке не оказалось. Ни на одном доме не было никаких признаков современности – ни пучков проводов, ни антенн, да и свечи… Ну скажите, кто сейчас в городе пользуется свечным освещением? Если только на даче, где-то на краю населенных мест, куда еще не дотянула свои вездесущие руки цивилизация. Да и то, народ побогаче, в своих владениях устанавливал генераторы или ветряки для выработки электроэнергии.
Странное видение, чудесный образ все стоял перед мои внутренним взором, сокрушая душевное равновесие. Промучавшись до утра, я, наконец, забылся вязким сном.
Надо ли говорить, что в этот вечер ноги сами понесли меня по улочкам Самары, и сердце сжималось, страшась и предвкушая новую встречу. Несколько часов я кружил, стремясь обнаружить ту самую улочку, и как и вчера, сам не заметил ее появления.
Теперь-то уже ее инаковость бросалась в глаза, даже воздух здесь казался более чистым и свежим и пахло весной, хотя на дворе стояла осень. Да осень ли? Оглянувшись, я заметил цветущую черемуху. Здесь и сейчас царила весна. С бьющимся сердцем я увидел неподалеку тот самый дом. И из него сейчас кто-то вышел, прямо мне на встречу. Сдерживая обезумевший пульс, я направился к нему, узнав рыжие кудри, мягкой волной спускающиеся из-под высокой шляпы, напоминающей скорее цилиндр. Темный плащ старинного покроя не скрывал изящной фигуры юноши, а его легкая походка вызывала безумный восторг глубоко внутри моего существа.
Поравнявшись со мной, юноша скользнул по мне недоумевающим зеленым взором, по-видимому то, как я на него смотрел, не ускользнуло от его внимания, да и одежда моя вызывала явное удивление с его стороны. В ответ я лишь сумел кивнуть ему, приветствуя, и чувствуя, как дрожат мои колени. Что-то непонятное происходило здесь, что-то необъяснимое, потустороннее…
Мы разминулись, часть меня рвалась вдогонку за этим рыжеволосым ангелом с фарфоровой кожей и зелеными глазами, но ноги несли вперед и вскоре я вышел к перекрестку, полному машин и людей, вернувшись в свою осень. Правда на душе у меня пела весна.
Теперь каждый вечер я уходил на прогулку с трепетом в душе. И очень часто вновь оказывался на той самой весенней улочке. Изредка я сталкивался с юношей, мы обменивались с ним беглыми улыбками, не знаю, чему так светло радовался он – может моему странному виду, но моя душа пела лишь от одного его присутствия. Часто я наблюдал его тонкий силуэт в окне верхнего этажа, когда юноша оставался в доме. Случались вечера, когда я бесцельно бродил осенними улицами Самары, или даже попав на улочку, не видел отблеска свечей на втором этаже. В те дни я становился угрюм и мрачен, с отчаянием понимая, что время течет, и скоро придет конец моему отпуску, а я все так же останусь на самом пороге нераскрытой тайны.
Пока однажды он сам не заговорил со мной. Мы встретились на улочке, и он, приветливо улыбнувшись мне, внезапно спросил:
- Приятный вечер сегодня, не так ли?
Я отвлекся на его нежные чуть полноватые губы, и из-за шума крови в ушах почти не расслышал вопрос, лишь звонкий голос…
- Э?... Д-да, Вы правы…
- Не сочтите за бестактность, но мне показалось, что Вы проживете где-то неподалеку, я часто вижу Вас около своего дома.
- Да, Вы совершенно правы, позвольте представиться – Сергей Павлович Прогин. – С этими словами я чуть склонил голову и прищелкнул каблуками, по наитию и совершенно непроизвольно, но даже речь юноши напоминала мне пушкинские времена.
- О, простите, я как всегда бестактен! – Озорная улыбка, впрочем, не несла в себе ничего кроме убойной дозы лукавства и душевности. – Анри Витольдович Скшетинский, поэт. Вы показались мне добрым человеком, и моя юность опять сыграла шутку с моим воспитанием. Вот так заговорить на улице с незнакомцем – в этом весь я, надеюсь, Вы не в обиде?
В обиде? Я, который уже чертову дюжину дней пытался найти в себе смелость, чтоб сам с ним заговорить? Наверное, я слишком горячо уверял его в обратном, за что удостоился еще одной ослепительной улыбки.
Он предложил мне совершить прогулку вместе, и мы разговорились. Вернее я внимал, а он рассказывал, о том, какая ранняя весна внезапно пришла в Самару, о том, что доктор велел ему побольше гулять на свежем воздухе и семья сослала его в сельскую глушь из столицы, где он безумно скучает, так как близких друзей у него здесь нет, а на светских приемах местных аристократов бешенная популярность у незамужних дам приносит ему одну головную боль. О стихах, что он писал, о конях и скачках (в чем я был полным профаном), о царской семье, о… да бог весть, о чем мы только не говорили!
Многие темы я в силу своей непросвещенности поддержать не мог, и наверное, снискал у него не одну мысль о моей полной необразованности, но тем не менее, мы бродили несколько часов, пока на улицах совсем не стемнело, и как-то незаметно вернулись к его дому. Анри все порывался проводить меня, но я с шуткой отклонил столь щедрое предложение, обосновав его тем, что буду спокойнее спать, зная, что юный поэт находится в безопасности, за прочными стенами.
На прощанье он ответил:
- Что ж, Сергей Павлович, я уступаю Вашему решению, но смею надеяться, что это не последняя наша встреча? Мне показалось, что между нами мелькнула искра дружеского участия, и не хотелось бы ее терять. Спокойной Вам дороги и доброй ночи!
Заверив его в том, что мне его общество показалось более чем приятным и не исключаю новой встречи, я попрощался и с замиранием сердца проследил, как на втором этаже зажглись свечи. Лишь увидав его в окне, отправился в путь, спустя мгновение уже выходя к дому своего друга.
Всю ночь мне снился полет, высокое голубое небо, ясная синь воды… А поутру я вдруг с отчаянием понял, что влюбился.
В мое время нестандартной ориентацией уже никого не испугаешь, а я в юности страшно любил экспериментировать, но с возрастом тяга к приключениям несколько поувяла, да и времени свободного не оставалось, так что просто переключился на редкие встречи с женщинами. Но Анри внезапно всколыхнул в моей душе те ощущения, что я думал, похоронены глубоко и навсегда.
И тем больнее мне было, что отдавал себе отчет во всей странности возникшей ситуации, выросши на книгах фантастов и на американском кино, и уже понял, что умудрился найти проход в прошлое. Но ничто не длится бесконечно, и в любой момент эта дверь может захлопнуться, отрезав от меня тот весенний городок, вместе со всеми своими обитателями.
Чем глубже проникала в сознание эта мысль, тем сильнее становилось мое отчаянное желание никогда не расставаться с Анри.
Наши встречи приобрели регулярный характер, мой ангел водил меня повсюду, читал стихи и улыбался мне, улыбался так, что сердце замирало.
Ангел мой, мое теплое солнышко, еще такой юный, он заставил меня вновь познать радость жизни, упиваться вешним ветром и цветением, слушать птиц, коих вечером превеликое множество пело. Конечно, что же им не петь, когда их не распугивали шумящими и воняющими железными повозками…
Весна… И глаз твоих лучистых,
Что ясной зеленью полны,
Чей взор так светел и неистов,
И проникает даже в сны…
Они меня к себе позвали,
И я, не в силах устоять,
Сопротивлялся им едва ли,
Весь Ваш, и жизнь готов отдать…
Сознаюсь, что не оставлял попыток найти его улочку и днем, но по-видимому волшебство срабатывало лишь в сумерки, так что нам оставались только вечера.
Упоенный радостью встреч, я поначалу не замечал, что юный поэт становился все прозрачнее и слабее день ото дня, и под глазами его залегли глубокие тени, а наши непринужденные беседы все чаще прерывались кашлем, пока однажды, заранее оговорив нашу встречу я не нашел юношу в назначенном месте.
Обуреваемый тяжкими сомнениями, я почти бежал к его дому. Некоторое время не решался постучать, но меня словно кто толкнул изнутри, и внезапная решимость сама подняла мою руку.
Сначала из-за дубовой двери не доносилось ни звука, и я уже собрался уходить, когда услыхал шаги и скрежет отпираемого засова. Дверь распахнулась и в нее выглянула пожилая женщина, чисто, но не богато одетая, в белом холщовом переднике.
С легким недоумением она поинтересовалась, что мне угодно, отступать было поздно, и я спросил, дома ли Анри.
Видимо, мой внешний вид не располагал к откровенности, так как она сурово окинув меня пристальным взором, отрезала:
- Хозяин никого не принимает.
Понимая, что сейчас передо мной попросту захлопнут дверь, я попросил ее передать господину Скшетинскому, что к нему пожаловал Сергей Павлович Прогин, и что хотел узнать о нашей договоренности - в силе ли она, или…
Скорее всего, женщина уловила в моем голосе нотку отчаяния, потому, немного помолчав, все-таки впустила меня внутрь и, оставив в небольшой гостиной, буркнула:
- Обождите здесь.
И вышла, закрыв за собой дверь.
Сгорая от нетерпения, я ходил кругами по комнате, не находя себе места. Что произошло, почему Анри сегодня не пришел? Ему наскучило мое общество? Или случились некие странные обстоятельства, лишившие юношу свободного времени? Невидяще глядя на старинную деревянную мебель, на камин и небольшие пейзажи, украшавшие собою стены комнаты, прислушивался, стараясь уловить малейшее движение внутри казавшегося вымершим дома.
Наконец, мое терпение оказалось вознаграждено. Дверь в гостиную распахнулась и служанка (так я себе определил ее статус) с сожалением мне сообщила, что хозяин передает мне свои глубочайшие извинения, но так как не очень хорошо себя чувствует, то просто не в состоянии даже спуститься вниз.
У меня внутри все похолодело. Сразу же пришла на ум и его фарфоровая бледность в последнее время, и слабость и навязчивый кашель. Видно, бедный юноша в достаточной мере терзался виной, только этим я могу объяснить, как мне удалось уговорить Александру Семеновну (так звали женщину) допустить меня к господину.
Солгав, что являюсь лекарем, отметая все возражения, я поднялся по лестнице и вошел в спальню, где на кровати разметался в жару мой огненноволосый ангел. Его состояние меня поразило, казалось, со вчерашнего дня прошел по крайней мере месяц, так изменился бедный Анри. Его пульс еле прощупывался, дыхание – трудное и вымученное, глубоко запавшие глаза, потускневшие, вкупе с жаром чуть с ума меня не свели.
Нельзя терять ни минуты, и, отведя в сторону Александру Семеновну, я начал выспрашивать у нее симптомы болезни и методы лечения, что практиковал местный эскулап.
Скорее всего, у юноши началось воспаление легких, так как все симптомы оказались мне знакомы по собственному опыту, но, узнав методы лечения, я ужаснулся. Пиявки и кровопускания...
И так ослабленный болезнью организм с трудом боролся с болезнью, а популярное в те времена «кровопускание» поставило его на грань жизни и смерти. Моя интуиция кричала – стоило промедлить хоть еще немного, и в следующий раз попаду я уже на похороны моего ангела. Неужели ничего нельзя поделать?!
Вцепившись в волосы, внезапно услышал слабый голос юноши, зовущий меня:
- Сергей Павлович, Вы все-таки пришли? Простите…
- Ничего не говори, я сейчас уйду ненадолго, и вскоре вернусь с лекарством, обещаю, ты поправишься!
- Сергей...?
- И гони прочь своего доктора, он тебя погубит несомненно!
Скомкано попрощавшись с Анри и служанкой, я почти побежал по улочке, молясь сразу всем богам, чтобы меня услышали и позволили спасти эту хрупкую жизнь.
Когда выбежал на освещенную улицу, то волна благодарности затопила меня с головой. Теперь следовало срочно разыскать аптеку, благо в городе они расплодились как грибы.
Фармацевт посоветовала мне комплексный антибиотик, так как по перечисленным мною симптомам, болезнь могла оказаться как тяжелой запущенной формой простуды, так и туберкулезом.
Разъяснив курс приема таблеток, фармацевт посоветовала все же не тянуть, и поскорее обратится в поликлинику.
Воистину – великолепный совет, жаль, что невыполнимый.
Ночь еще не вступила в свои права, и, не теряя надежды вновь пройти сквозь порог времени, я направился в старую часть города, на Садовую – оттуда чаще всего мне удавалось перейти невидимый порог.
Наверное, боги оказались на моей стороне, и вскоре я уже подходил к заветному дому. На сей раз служанка впустила меня внутрь без досмотра и пререканий, получив распоряжение хозяина.
Растворив пару таблеток в стакане воды, протянул его Анри. Подсознательно ожидая протестов – ведь, в сущности, являясь практически незнакомцем, я пытался присвоить себе толику доверия юноши, но тот лишь благодарно улыбнулся и беспрекословно выпил предложенное. Затем устало откинулся на заново взбитые подушки.
А спустя пять минут уже сладко спал.
Вернувшись на первый этаж, я передал таблетки, наспех выпотрошенные из блистера и завернутые в бумажный фунтик, Александре и проинструктировал ее, дабы она три раза в день давала Анри таблетки и обильное теплое питье.
И чтобы в шею гнала прежнего доктора вместе со всеми его пиявками.
Пообещав вернуться завтра к вечеру (если получится), устало пошел домой.
Проспал я почти до обеда, настолько душевная тревога меня утомила. Но к вечеру уже начал беспокоиться, неясная тревога снедала меня, потому в путь я отправился гораздо ранее означенного срока и вынужден был проплутать пару часов, пока милостивые боги не допустили меня до заветной улицы. С какой радостью я заметил на подоконнике свечу!
Буквально взлетев по лестнице, гулко постучал в дубовую дверь, нетерпеливо переминаясь на пороге. Если бы не взял себя в руки, наверное просто снес бы Александру Семеновну, но нашел таки в себе силы поздороваться и спросить хозяина, хотя и по ее счастливому лицу сразу понял, что мальчику стало лучше. И правда, он встретил меня сам, в гостиной, широкой улыбкой и распахнутыми объятиями.
- Сергей Павлович, друг мой, Вы – кудесник, не иначе! Всего сутки, как я начал пить Ваше лекарство – и поглядите! Практически здоров. Даже не знаю, как Вас отблагодарить…
Возможно, я перенервничал очень сильно, иначе просто не могу объяснить последующих своих действий. Склонился и обнял юношу, накрыв его губы своими… поймав тихий изумленный вздох, и крепко прижимая стройное тело к себе. Его легкий нежный запах, то, как он внезапно обмяк в моих руках, обвивая мою шею своими, дрожащими, как ответил на поцелуй, затягивающийся все дольше и дольше, до сумасшедшего сердцебиения…
В себя мы пришли одновременно со звоном посуды, упавшей с подноса Александры Семеновны. Пришлось приводить в чувство бедную женщину и уверять, что не снеся радости от вида ее выздоровевшего хозяина, мы слегка увлеклись с поздравлениями… Думаю, она не поверила, но принеся в гостиную очередную порцию чаю с плюшками, гордо удалилась, ехидно посверкивая глазами, и плотно закрыв за собой дверь.
Зачем вы лЮбите меня?
Ответьте, боле не томите.
Вы равновесие, кляня,
разрушили…Не уходите…
Доколе в этой тишине
Я не слыхал Вас, не поверю.
Все словно в зыбком полусне,
Я бьюсь в распахнутые двери…
И пламя гаснущей свечи,
Дрожит и мечется от боли.
Мы с Вами здесь, в густой ночИ,
Зачем Вы мучите любовью?
Он ОТВЕТИЛ мне на поцелуй! А сейчас сидел в кресле, кутаясь в халат, и кажется, даже не дышал. Невозможно более было сохранять молчание и я, опустившись на колено, как в пошлом романе, осторожно дотронулся до его руки, а он… он ее не отдернул!
- Анри, прости меня, что я на «ты» с тобой, но за минувшее время не стало для меня никого ближе и дороже, чем ты. Я знаю, что это, возможно, противно твоей природе, лишь знай, за свое спасение ты мне ничего не должен, даже выслушивать мои слова. Для меня лишь мысль о том, что ты можешь уйти из этого мира вот так – невыносима. И сейчас, когда ты поправился, прошу – пей лекарство еще хоть несколько дней, чтобы упрочить выздоровленье. Я более не потревожу тебя, прости…
Он молчал, а внутри меня все заледенело. Я встал, чувствуя все бремя столетий, обрушившееся на мои плечи, поклонившись, тихо попрощался и направился к дверям. Я спас и потерял его, что ж, по крайней мере, видят боги, я пытался. Не суждено…
Но стоило мне взяться за бронзовую ручку, как внезапно меня со спины обняли тонкие руки вжавшегося в меня всем телом юноши. Осторожно, все еще не доверяя себе, я развернулся в кольце рук и обнял его.
Боги! Как упоительны были его губы! Впервые в своей никчемной жизни я понял ЗАЧЕМ приходим мы на свет – для того чтобы хоть единый раз испытать такие чувства…
- Люблю, люблю тебя, мой ангел… - шептали губы как в горячечном бреду.
- Серге-ей… Любимый…
Наверное, только мысль о том, как еще слаб Анри – только одна она смогла меня заставить остановиться и не пойти дальше поцелуев. Но как же это оказалось тяжко, если б вы знали!
И я заметил сереющий рассвет, вдруг ощутил странный укол, и все поплыло перед моими глазами… как мокрое стекло, заслонившее от меня весь мир…
Очнулся в сквере неподалеку от Ленинградской улицы, осенью, в МОЕМ МИРЕ. И лишь ощущение хрупкого тела в моих ладонях никак не проходило.
Как безумный метался я вечерами по городу, но безрезультатно. Меня не желали пускать за порог, улочка никак не находилась, словно зачарованная злым магом. И лишь в тоске, в пустой чужой квартире, когда я напившись, сидел у стены и плакал, это ощущение хрупкого мальчишеского тела появлялось в руках, но стоило чуть сжать ладони, как все пропадало.
ЭПИЛОГ.
Не знаю, сколько прошло времени, сколько я заливал свое горе, но пришел в себя, когда на меня кто-то рухнул сверху и густо выматерился знакомым голосом.
Это вернулся хозяин квартиры.
Полночи мы разгребали помойку, что я устроил в его доме, потом сидели на кухне. Думаю, я был жалок, когда захлебываясь выплескивал на него свое горе, но внимательные глаза и молчание, порой могут облегчить душу, когда ты понимаешь, что тебе верят и тебя слышат…
Уж не знаю, как так случилось, но Федор поверил каждому моему слову, быть может потому, что никогда, даже в самые страшные часы моей жизни не видел меня в таком черном отчаянии.
Вместе с ним еще пару вечеров и ночей я пытался найти проход во времени, но безуспешно. Я понемногу успокоился, и в большей степени меня утешало, что ощущение теплого тела в моих объятьях не пропадало, а становилось все сильнее. Спустя пару месяцев я уже мог почувствовать слабые объятия со стороны призрачного Анри. И это вселяло в меня надежду.
А пока, мой отпуск подошел к концу, я вернулся к своей фирме и с головой окунулся в работу, стараясь забыться.
А спустя пол года позвонил Федор, весь взбудораженный, он вытребовал у меня номер факса и через несколько минут я уже держал в руках лист с отпечатком газетной статьи.
«Разоблачение липового профессора»
«… Из института в Л**ске с позором изгнали вора от науки, профессора Нетлюбова. В течение почти двух лет он умело растрачивал выделенные на исследовательский отдел денежные средства в немалых (!) размерах, якобы на опыты. Как оказалось позднее, он якобы строил аппарат, способствующий проникновению сквозь время, впрочем, так и не сумел подтвердить свои догадки. В наше трудное время, расходовать столь грандиозные средства на липовые эксперименты – непозволительно. Профессор был уволен с занимаемой должности…»
Я оглох и ослеп. А Федор надрывался в трубку:
- Я с ним разговаривал! С Леонидом Аркадьевичем, то есть, он проводил свои опыты как раз в те самые дни! Сергей, ты слышишь?! Алло?
За сотни миль, сквозь сотни лет,
Когда остынет горький след,
В краю родном, где отчий дом,
Огонь свечи в окне моем…
Как путеводная звезда,
Тот свет не меркнет никогда.
Какая б ни пришла беда,
Я знаю – ждут меня всегда…
Теперь у меня появился смысл. После визита к опальному профессору и тяжелой беседы с ним, я, наконец, поверил, что ничего еще не закончено и мне есть смысл жить. По расчетам Нетлюбова, спустя приблизительно 10 месяцев, окно в тот самый год можно будет открыть еще раз. Из-за каких-то смещений времени, всего на пару дней, но если все рассчитать и усилить его аппарат, возможно, только возможно, что получится оставить ТАМ существо из нашего времени.
На мои слабые возражения, он ответил, что из прошлого СЮДА забрать никого не получится, помешает мембрана, предохраняющая поколения, а вот из будущего в прошлое – такая вероятность имеется.
Все эти месяцы я работал как сумасшедший и учился… Учился скакать верхом, учился работе со шпагой и саблей, (борьбой-то я занимался с детства) и делал деньги, так как наконец нашел КУДА их можно было потратить. Львиную долю забирал профессор, дабы срочно реорганизовать свои наработки, а остальное я оборачивал в золото и бриллианты, и лекарства, самые долгохранимые, столь необходимые ТАМ. Не знаю, чем жил в том времени мой ангел, но я смогу обеспечить его достойно, даром я столько горбатился в этом времени.
Федор тоже не остался не у дел, с еще одним толковым товарищем, историком, они разработали мне достойную легенду, изобразили бумаги, перелопатив все музейные книгохранилища, куда только смогли добраться. Фирму я отписал на Федора, подыскал хороших управляющих, что по-первости смогут держать ее на плаву и не сильно воровать.
И вот, наступил тот самый день, вернее вечер… Нагрузив на орловского рысака две тяжелые сумки с необходимым мне имуществом, и шокируя окружающих людей, в поздний вечер я брел по улочкам Самары, с трепетом ожидая и страшась порога…
Лишь изменение воздуха подсказало мне, что все удалось. Поплутав по проулкам я вышел к заветному дому и остановился, не в силах справится с подступившей паникой. Сотни мыслей накинулись на меня, как оголодавшие волки. А вдруг Анри уехал? Или, боже, вдруг он так и не поправился?! Мне казалось, что сердце выскочит из груди, когда дубовая дверь, знакомая до последней трещинки внезапно распахнулась и на пороге, сжимая руки застыл мой Анри… И такая радость светилась в его зеленых глазах, что ночь для меня обернулась ярким днем…
Вот уже двадцать лет как мы вместе. Мы покинули Самару и обосновались в другом городке, там, где нас никто не знал. Я открыл свое дело, тех драгоценностей нам хватило с лихвой, так что мы не бедствуем. Революции в ближайшую сотню лет не предвидится, и мы живем друг для друга. Надо ли сказать, что сердце мое больше никогда не болело, ибо его бережет тот, кто для меня дороже всего в мире, тот, ради которого я сумел преодолеть время…
ПРОЛОГ.
Много лет тому назад, кажется еще в прошлой жизни, я читала один фантастический рассказ, затронувший глубинные струны моей души. Уже позабылся автор, название, в памяти осталось лишь неувядающее чувство сопричастности, волшебства, к которому на единый миг я сумела прикоснуться. В этом рассказе не оказалось счастливого финала, но все же, даже та грусть, пронизавшая страницы, легкая и возвышенная, до сих пор таится в самом уголке моей памяти, там, куда я складываю лишь чистые и светлые воспоминания, туда, где спит мое тихое счастье…
А вы, читающие сейчас эти строки, готовы ли вы открыть укромное местечко в своей душе? Если да, то следуйте этим строкам, и я со всей щедростью поделюсь с вами чудесной печалью и неувядающей надеждой, своей хрустальной мечтой.
То, что я уже не помню, то, что позабылось, но сохранило свой хрупкий отпечаток в наш скорбный, ущербный век… Я расскажу вам. Остановите на миг суетность своей жизни, отложите ненадолго дела, они никуда от вас не убегут, поверьте. Устройтесь по удобнее, согрейте свои губы чашечкой кофе, а быть может зеленого чая… И внемлите мне. Пусть мой рассказ и далек от того, прочитанного, но все же…я постараюсь донести до вас чувства, переполнявшие его страницы.
Название: Маленькие зарисовки 10. Огонек свечи манящий…
Автор: Ейный глюк (eingluyck)
Бета: Word 2007
Фендом: Ориджинал.
Рейтинг: есть. R , фентези, флафф.
Пейринг: М/М.
Размер: предположительно миди)))
Статус: готов 31.05.11
Размещение: ТОЛЬКО с согласия автора.
Работа, суета, постоянные деловые встречи, переговоры, короткие перерывы на мертвый сон, почти не приносящий отдохновения… Мне еще нет и сорока, но я все чаще ловил себя на мысли, что превращаюсь в зомбированного робота, кукловода, дергающего за веревочки чужих устремлений, будто я – регулировщик на перекрестке с четырехполосным движением. Люди, машины, задачи, финансовые потоки – все смешалось перед глазами, и если раньше, в самом начале, когда я только организовал свой бизнес, ничем не замутненная радость не покидала меня, и я с упоением бросался в мир новых идей, мечтаний и устремлений, то теперь – уже ничего не ощущал кроме огромной, неподъемной усталости.
Моя фирма процветала, деньги лились широким потоком на мельницу успеха, а расплачиваться за все пришлось своей свободой и чувствами.
Мать все еще не оставляла слабых попыток оженить меня, но, глядя на «счастливую» семейную жизнь своих деловых партнеров, на женщин, меня окружавших, измерявших свои чувства лишь количеством материальных благ, что можно было из меня выкачать, я тихо ужасался. А найти себе спутницу жизни по душе – просто не находил времени. Так и бежал по жизни холостяком, без привязанностей и лишенный чувств, словно машина, умеющая лишь создавать деньги практически из ничего.
Но, по-видимому, кого-то «наверху» такой темп моей жизни не устроил, и я получил первый сигнал.
Однажды утром, стоя в многочасовой пробке и опаздывая на очередную встречу, меня внезапно прихватило, да так, что дорога и нетерпеливо гудящие впереди машины внезапно поплыли, растворяясь в невольных слезах, полившихся из глаз от резкой пронзительной боли в груди. Словно в сердце всадили огромный металлический штырь и проворачивали там, наслаждаясь моей беспомощностью. Я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, мир стал меркнуть перед взором, но спустя пару минут меня отпустило. В напоминание осталась лишь противная дрожь в пальцах и мокрая ледяная кожа.
Машины впереди тронулись, и я, уняв дрожь, продолжил свой путь, но до самого вечера меня не покидало странное чувство сопричастности, словно я заглянул в глаза бездне, а быть может и самой смерти. Потому, решив не откладывать в долгий ящик (неплохой каламбур!), на другой день я направился в кардиоцентр, отставив свои дела на пару дней.
Обследование и анализы, если вы можете за них заплатить (и весьма неплохо), провели быстро, и вот, я уже сидел у моего лечащего врача, готовый выслушать свой приговор. Пожилой врач, немного напоминавший колобка, сложил пухлые пальцы домиком и, тепло улыбаясь мне, охотно стал делиться своими открытиями:
- Ну что ж, господин Прогин, по результатам проведенных клинических анализов могу вас порадовать. Жить Вы будете, и смею Вас уверить – долго. Но! Только если найдете в себе силы изменить образ жизни. Вы уже не юноша, хоть и не старик, но с нарушениями режима отдыха и питания Вам придется распрощаться. Никаких – Вы слышите, никаких чрезмерных физических и нервных нагрузок теперь Вы себе позволить не можете. Иначе…
И толстячок выразительно посмотрел на меня. Как зачарованный, я кивнул, понимая, что за слова он не договорил.
Если кратко - в моем сердце оказался дефект, неоперабельный, но при тяжелых нагрузках, способный просто остановить работу сердца, причем внезапно. Добрый доктор обмолвился, что этот дефект в основном закладывается у людей еще при внутриутробном развитии, и зачастую так себя и не проявляет. Но в некоторых ситуациях, когда человек не щадит себя и перегружает работой, или острыми яркими эмоциями, дефект проявляется во всей красе, подписывая смертный приговор.
Потом мне выписали таблетки, способствующие поддержанию нормальной работы сердца, и посоветовали немедленно брать отпуск и сменить обстановку на более тихую.
- Вы знаете, в очень редких случаях, если пациент придерживался рекомендаций, то со временем дефект сглаживался. Хотя… я знал всего пару таких случаев.
С этими словами врач проводил меня до двери и, крепко пожав руку, еще раз посоветовал хорошенько отдохнуть.
Так я и оказался замешан в события, перевернувшие мою размеренную жизнь с ног на голову.
Но об этом – по порядку.
Решив навестить своего старого школьного друга, раздав последние указания заместителям, я взял билет на поезд и отправился в Самару. И по приезде застал друга на пороге. Как оказалось, он уезжал с очередной командировкой на Урал, и очень расстроился, что я не позвонил ему раньше, тогда бы он сумел поменяться с сослуживцем и задержаться в городе хоть на пару недель.
Но сейчас ничего изменить оказалось не возможно, потому вручив мне ключи от трешки и стребовав от меня клятственного обещания, что я дождусь его через три недели, и там уж мы потолкуем.
Что ж, покой мне оказался обеспечен, холостяцкое жилье неподалеку от центра города, в старой его части – в достаточной мере было уединенным и уютным, насколько себе мог позволить холостяк, так что – я решил воспользоваться случаем и отдохнуть. Раньше я частенько бывал в Самаре, и любил ее, этот город смешивал в себе старину и современность с безбашенной решимостью. Еще давно мы смеялись над тем, как строители соблюдали «архитектурный» план застройки города. На привокзальной площади с успехом уживался современный вокзал из стекла и металла и старинное здание железнодорожного управления, построенное еще до революции, с луковками и башенками по периметру крыши.
Узкие улочки старого центра, заполненные двух- и трехэтажными домами вычурной кладки соседствовали с многоэтажками, блистающими зеркальными стеклопакетами, перемежаясь старинными деревянными домами с резными наличниками и коньками. Но постепенно модерн вытеснял старину, и, вечерами бродя по улицам, я находил целые кварталы, преображенные до неузнаваемости.
Осень постепенно вступала в свои права и отменная погода не желала уходить из города. Золотились клены, и я бродил почти до самой темноты, впитывая всей грудью прелый запах листьев, астр, пестревших на редких клумбах.
В один из таких тихих вечеров я впервые соприкоснулся с тайной, полностью изменившей мою жизнь.
Гуляя по улицам, уже освещенным фонарями, не придерживаясь какого-либо конкретного направления, я все больше углублялся в темноту, стараясь скрыться от безжалостно мертвого света, разрушавшего всю прелесть осенних сумерек.
И наконец, забрел на узкую улочку, вовсе не изобиловавшую ночным освещением, с двух- и одноэтажными домами старинной кирпичной кладки, соседствующими с деревянными, надстроенными на первом кирпичном этаже. Таких домов в Самаре создавали в свое время очень много, и часть из них сохранилась до наших дней. Вот и сейчас, медленно бредя по каменному тротуару, я любовался утонченной резьбой наличников, не находя ни одного одинакового дома.
И чем дальше я шел, тем больше удивлялся, мне казалось, что дома стали выглядеть более … новыми что ли. Кирпичи на углах не были выщерблены и сточены до мягкого овала, дерево, облицовывавшее верхние этажи, казалось свежим и новым. И тишина, не режущая, а какая-то домашняя, словно присыпанная пеплом, она подчеркивала полную нереальность происходящего. Не слышно было шума трамваев и машин, песен радио, лишь птичьи трели издалека разрушали тишину.
Я остановился у крепкого кирпичного двухэтажного дома, и с интересом пытался рассмотреть странную фигуру, выложенную под крышей на стене, как вдруг в окне верхнего этажа мелькнул дрожащий отблеск, теплый и столь непривычный в наше время.
Застыв внизу, напротив дома, я увидел, как тонкая рука поставила на подоконник старинный бронзовый подсвечник с парой горящих свечей, на миг выхватив из тьмы комнаты самый прекрасный человеческий лик, который я видел в своей жизни.
Сначала я подумал, что это была женщина, но нет, это оказался молоденький юноша, столь стройный в талии, охваченной черным шелковым кушаком. Белоснежная рубашка, распахнутая на груди, чей странный фасон резал взгляд, тонкая, словно светящаяся изнутри кожа и пламя волос, крупными кольцами спускающихся по плечам до ключиц.
Юноша задумчиво листал книгу, изредка покусывая белое птичье перо, потом что-то сказал и, захлопнув книгу, вышел из комнаты, прихватив с собой подсвечник.
А я так и остался стоять, все еще не веря своим глазам. Ведь так мог бы выглядеть ангел, если бы вдруг решился спуститься на нашу грешную землю, лишь у ангелов столь одухотворенные лица, полные притягательной силы и живительной теплоты. Не знаю, сколько я простоял под тем домом, может час, может полчаса, но в себя пришел от громкого гудка проходящего рядом автомобиля и, сморгнув, понял, что очутился на совершенно другой улице, в пяти шагах от своего теперешнего места обитания.
Всю ночь я провертелся в постели, мысли теснились, метались и никак не хотели укладываться в стройный узор. Я недоумевал. Только сейчас, спустя время, мельчайшие нюансы произошедшего привлекли мое внимание. Так, я четко помнил, что не только фонарных столбов на той странной улочке не оказалось. Ни на одном доме не было никаких признаков современности – ни пучков проводов, ни антенн, да и свечи… Ну скажите, кто сейчас в городе пользуется свечным освещением? Если только на даче, где-то на краю населенных мест, куда еще не дотянула свои вездесущие руки цивилизация. Да и то, народ побогаче, в своих владениях устанавливал генераторы или ветряки для выработки электроэнергии.
Странное видение, чудесный образ все стоял перед мои внутренним взором, сокрушая душевное равновесие. Промучавшись до утра, я, наконец, забылся вязким сном.
Надо ли говорить, что в этот вечер ноги сами понесли меня по улочкам Самары, и сердце сжималось, страшась и предвкушая новую встречу. Несколько часов я кружил, стремясь обнаружить ту самую улочку, и как и вчера, сам не заметил ее появления.
Теперь-то уже ее инаковость бросалась в глаза, даже воздух здесь казался более чистым и свежим и пахло весной, хотя на дворе стояла осень. Да осень ли? Оглянувшись, я заметил цветущую черемуху. Здесь и сейчас царила весна. С бьющимся сердцем я увидел неподалеку тот самый дом. И из него сейчас кто-то вышел, прямо мне на встречу. Сдерживая обезумевший пульс, я направился к нему, узнав рыжие кудри, мягкой волной спускающиеся из-под высокой шляпы, напоминающей скорее цилиндр. Темный плащ старинного покроя не скрывал изящной фигуры юноши, а его легкая походка вызывала безумный восторг глубоко внутри моего существа.
Поравнявшись со мной, юноша скользнул по мне недоумевающим зеленым взором, по-видимому то, как я на него смотрел, не ускользнуло от его внимания, да и одежда моя вызывала явное удивление с его стороны. В ответ я лишь сумел кивнуть ему, приветствуя, и чувствуя, как дрожат мои колени. Что-то непонятное происходило здесь, что-то необъяснимое, потустороннее…
Мы разминулись, часть меня рвалась вдогонку за этим рыжеволосым ангелом с фарфоровой кожей и зелеными глазами, но ноги несли вперед и вскоре я вышел к перекрестку, полному машин и людей, вернувшись в свою осень. Правда на душе у меня пела весна.
Теперь каждый вечер я уходил на прогулку с трепетом в душе. И очень часто вновь оказывался на той самой весенней улочке. Изредка я сталкивался с юношей, мы обменивались с ним беглыми улыбками, не знаю, чему так светло радовался он – может моему странному виду, но моя душа пела лишь от одного его присутствия. Часто я наблюдал его тонкий силуэт в окне верхнего этажа, когда юноша оставался в доме. Случались вечера, когда я бесцельно бродил осенними улицами Самары, или даже попав на улочку, не видел отблеска свечей на втором этаже. В те дни я становился угрюм и мрачен, с отчаянием понимая, что время течет, и скоро придет конец моему отпуску, а я все так же останусь на самом пороге нераскрытой тайны.
Пока однажды он сам не заговорил со мной. Мы встретились на улочке, и он, приветливо улыбнувшись мне, внезапно спросил:
- Приятный вечер сегодня, не так ли?
Я отвлекся на его нежные чуть полноватые губы, и из-за шума крови в ушах почти не расслышал вопрос, лишь звонкий голос…
- Э?... Д-да, Вы правы…
- Не сочтите за бестактность, но мне показалось, что Вы проживете где-то неподалеку, я часто вижу Вас около своего дома.
- Да, Вы совершенно правы, позвольте представиться – Сергей Павлович Прогин. – С этими словами я чуть склонил голову и прищелкнул каблуками, по наитию и совершенно непроизвольно, но даже речь юноши напоминала мне пушкинские времена.
- О, простите, я как всегда бестактен! – Озорная улыбка, впрочем, не несла в себе ничего кроме убойной дозы лукавства и душевности. – Анри Витольдович Скшетинский, поэт. Вы показались мне добрым человеком, и моя юность опять сыграла шутку с моим воспитанием. Вот так заговорить на улице с незнакомцем – в этом весь я, надеюсь, Вы не в обиде?
В обиде? Я, который уже чертову дюжину дней пытался найти в себе смелость, чтоб сам с ним заговорить? Наверное, я слишком горячо уверял его в обратном, за что удостоился еще одной ослепительной улыбки.
Он предложил мне совершить прогулку вместе, и мы разговорились. Вернее я внимал, а он рассказывал, о том, какая ранняя весна внезапно пришла в Самару, о том, что доктор велел ему побольше гулять на свежем воздухе и семья сослала его в сельскую глушь из столицы, где он безумно скучает, так как близких друзей у него здесь нет, а на светских приемах местных аристократов бешенная популярность у незамужних дам приносит ему одну головную боль. О стихах, что он писал, о конях и скачках (в чем я был полным профаном), о царской семье, о… да бог весть, о чем мы только не говорили!
Многие темы я в силу своей непросвещенности поддержать не мог, и наверное, снискал у него не одну мысль о моей полной необразованности, но тем не менее, мы бродили несколько часов, пока на улицах совсем не стемнело, и как-то незаметно вернулись к его дому. Анри все порывался проводить меня, но я с шуткой отклонил столь щедрое предложение, обосновав его тем, что буду спокойнее спать, зная, что юный поэт находится в безопасности, за прочными стенами.
На прощанье он ответил:
- Что ж, Сергей Павлович, я уступаю Вашему решению, но смею надеяться, что это не последняя наша встреча? Мне показалось, что между нами мелькнула искра дружеского участия, и не хотелось бы ее терять. Спокойной Вам дороги и доброй ночи!
Заверив его в том, что мне его общество показалось более чем приятным и не исключаю новой встречи, я попрощался и с замиранием сердца проследил, как на втором этаже зажглись свечи. Лишь увидав его в окне, отправился в путь, спустя мгновение уже выходя к дому своего друга.
Всю ночь мне снился полет, высокое голубое небо, ясная синь воды… А поутру я вдруг с отчаянием понял, что влюбился.
В мое время нестандартной ориентацией уже никого не испугаешь, а я в юности страшно любил экспериментировать, но с возрастом тяга к приключениям несколько поувяла, да и времени свободного не оставалось, так что просто переключился на редкие встречи с женщинами. Но Анри внезапно всколыхнул в моей душе те ощущения, что я думал, похоронены глубоко и навсегда.
И тем больнее мне было, что отдавал себе отчет во всей странности возникшей ситуации, выросши на книгах фантастов и на американском кино, и уже понял, что умудрился найти проход в прошлое. Но ничто не длится бесконечно, и в любой момент эта дверь может захлопнуться, отрезав от меня тот весенний городок, вместе со всеми своими обитателями.
Чем глубже проникала в сознание эта мысль, тем сильнее становилось мое отчаянное желание никогда не расставаться с Анри.
Наши встречи приобрели регулярный характер, мой ангел водил меня повсюду, читал стихи и улыбался мне, улыбался так, что сердце замирало.
Ангел мой, мое теплое солнышко, еще такой юный, он заставил меня вновь познать радость жизни, упиваться вешним ветром и цветением, слушать птиц, коих вечером превеликое множество пело. Конечно, что же им не петь, когда их не распугивали шумящими и воняющими железными повозками…
Весна… И глаз твоих лучистых,
Что ясной зеленью полны,
Чей взор так светел и неистов,
И проникает даже в сны…
Они меня к себе позвали,
И я, не в силах устоять,
Сопротивлялся им едва ли,
Весь Ваш, и жизнь готов отдать…
Сознаюсь, что не оставлял попыток найти его улочку и днем, но по-видимому волшебство срабатывало лишь в сумерки, так что нам оставались только вечера.
Упоенный радостью встреч, я поначалу не замечал, что юный поэт становился все прозрачнее и слабее день ото дня, и под глазами его залегли глубокие тени, а наши непринужденные беседы все чаще прерывались кашлем, пока однажды, заранее оговорив нашу встречу я не нашел юношу в назначенном месте.
Обуреваемый тяжкими сомнениями, я почти бежал к его дому. Некоторое время не решался постучать, но меня словно кто толкнул изнутри, и внезапная решимость сама подняла мою руку.
Сначала из-за дубовой двери не доносилось ни звука, и я уже собрался уходить, когда услыхал шаги и скрежет отпираемого засова. Дверь распахнулась и в нее выглянула пожилая женщина, чисто, но не богато одетая, в белом холщовом переднике.
С легким недоумением она поинтересовалась, что мне угодно, отступать было поздно, и я спросил, дома ли Анри.
Видимо, мой внешний вид не располагал к откровенности, так как она сурово окинув меня пристальным взором, отрезала:
- Хозяин никого не принимает.
Понимая, что сейчас передо мной попросту захлопнут дверь, я попросил ее передать господину Скшетинскому, что к нему пожаловал Сергей Павлович Прогин, и что хотел узнать о нашей договоренности - в силе ли она, или…
Скорее всего, женщина уловила в моем голосе нотку отчаяния, потому, немного помолчав, все-таки впустила меня внутрь и, оставив в небольшой гостиной, буркнула:
- Обождите здесь.
И вышла, закрыв за собой дверь.
Сгорая от нетерпения, я ходил кругами по комнате, не находя себе места. Что произошло, почему Анри сегодня не пришел? Ему наскучило мое общество? Или случились некие странные обстоятельства, лишившие юношу свободного времени? Невидяще глядя на старинную деревянную мебель, на камин и небольшие пейзажи, украшавшие собою стены комнаты, прислушивался, стараясь уловить малейшее движение внутри казавшегося вымершим дома.
Наконец, мое терпение оказалось вознаграждено. Дверь в гостиную распахнулась и служанка (так я себе определил ее статус) с сожалением мне сообщила, что хозяин передает мне свои глубочайшие извинения, но так как не очень хорошо себя чувствует, то просто не в состоянии даже спуститься вниз.
У меня внутри все похолодело. Сразу же пришла на ум и его фарфоровая бледность в последнее время, и слабость и навязчивый кашель. Видно, бедный юноша в достаточной мере терзался виной, только этим я могу объяснить, как мне удалось уговорить Александру Семеновну (так звали женщину) допустить меня к господину.
Солгав, что являюсь лекарем, отметая все возражения, я поднялся по лестнице и вошел в спальню, где на кровати разметался в жару мой огненноволосый ангел. Его состояние меня поразило, казалось, со вчерашнего дня прошел по крайней мере месяц, так изменился бедный Анри. Его пульс еле прощупывался, дыхание – трудное и вымученное, глубоко запавшие глаза, потускневшие, вкупе с жаром чуть с ума меня не свели.
Нельзя терять ни минуты, и, отведя в сторону Александру Семеновну, я начал выспрашивать у нее симптомы болезни и методы лечения, что практиковал местный эскулап.
Скорее всего, у юноши началось воспаление легких, так как все симптомы оказались мне знакомы по собственному опыту, но, узнав методы лечения, я ужаснулся. Пиявки и кровопускания...
И так ослабленный болезнью организм с трудом боролся с болезнью, а популярное в те времена «кровопускание» поставило его на грань жизни и смерти. Моя интуиция кричала – стоило промедлить хоть еще немного, и в следующий раз попаду я уже на похороны моего ангела. Неужели ничего нельзя поделать?!
Вцепившись в волосы, внезапно услышал слабый голос юноши, зовущий меня:
- Сергей Павлович, Вы все-таки пришли? Простите…
- Ничего не говори, я сейчас уйду ненадолго, и вскоре вернусь с лекарством, обещаю, ты поправишься!
- Сергей...?
- И гони прочь своего доктора, он тебя погубит несомненно!
Скомкано попрощавшись с Анри и служанкой, я почти побежал по улочке, молясь сразу всем богам, чтобы меня услышали и позволили спасти эту хрупкую жизнь.
Когда выбежал на освещенную улицу, то волна благодарности затопила меня с головой. Теперь следовало срочно разыскать аптеку, благо в городе они расплодились как грибы.
Фармацевт посоветовала мне комплексный антибиотик, так как по перечисленным мною симптомам, болезнь могла оказаться как тяжелой запущенной формой простуды, так и туберкулезом.
Разъяснив курс приема таблеток, фармацевт посоветовала все же не тянуть, и поскорее обратится в поликлинику.
Воистину – великолепный совет, жаль, что невыполнимый.
Ночь еще не вступила в свои права, и, не теряя надежды вновь пройти сквозь порог времени, я направился в старую часть города, на Садовую – оттуда чаще всего мне удавалось перейти невидимый порог.
Наверное, боги оказались на моей стороне, и вскоре я уже подходил к заветному дому. На сей раз служанка впустила меня внутрь без досмотра и пререканий, получив распоряжение хозяина.
Растворив пару таблеток в стакане воды, протянул его Анри. Подсознательно ожидая протестов – ведь, в сущности, являясь практически незнакомцем, я пытался присвоить себе толику доверия юноши, но тот лишь благодарно улыбнулся и беспрекословно выпил предложенное. Затем устало откинулся на заново взбитые подушки.
А спустя пять минут уже сладко спал.
Вернувшись на первый этаж, я передал таблетки, наспех выпотрошенные из блистера и завернутые в бумажный фунтик, Александре и проинструктировал ее, дабы она три раза в день давала Анри таблетки и обильное теплое питье.
И чтобы в шею гнала прежнего доктора вместе со всеми его пиявками.
Пообещав вернуться завтра к вечеру (если получится), устало пошел домой.
Проспал я почти до обеда, настолько душевная тревога меня утомила. Но к вечеру уже начал беспокоиться, неясная тревога снедала меня, потому в путь я отправился гораздо ранее означенного срока и вынужден был проплутать пару часов, пока милостивые боги не допустили меня до заветной улицы. С какой радостью я заметил на подоконнике свечу!
Буквально взлетев по лестнице, гулко постучал в дубовую дверь, нетерпеливо переминаясь на пороге. Если бы не взял себя в руки, наверное просто снес бы Александру Семеновну, но нашел таки в себе силы поздороваться и спросить хозяина, хотя и по ее счастливому лицу сразу понял, что мальчику стало лучше. И правда, он встретил меня сам, в гостиной, широкой улыбкой и распахнутыми объятиями.
- Сергей Павлович, друг мой, Вы – кудесник, не иначе! Всего сутки, как я начал пить Ваше лекарство – и поглядите! Практически здоров. Даже не знаю, как Вас отблагодарить…
Возможно, я перенервничал очень сильно, иначе просто не могу объяснить последующих своих действий. Склонился и обнял юношу, накрыв его губы своими… поймав тихий изумленный вздох, и крепко прижимая стройное тело к себе. Его легкий нежный запах, то, как он внезапно обмяк в моих руках, обвивая мою шею своими, дрожащими, как ответил на поцелуй, затягивающийся все дольше и дольше, до сумасшедшего сердцебиения…
В себя мы пришли одновременно со звоном посуды, упавшей с подноса Александры Семеновны. Пришлось приводить в чувство бедную женщину и уверять, что не снеся радости от вида ее выздоровевшего хозяина, мы слегка увлеклись с поздравлениями… Думаю, она не поверила, но принеся в гостиную очередную порцию чаю с плюшками, гордо удалилась, ехидно посверкивая глазами, и плотно закрыв за собой дверь.
Зачем вы лЮбите меня?
Ответьте, боле не томите.
Вы равновесие, кляня,
разрушили…Не уходите…
Доколе в этой тишине
Я не слыхал Вас, не поверю.
Все словно в зыбком полусне,
Я бьюсь в распахнутые двери…
И пламя гаснущей свечи,
Дрожит и мечется от боли.
Мы с Вами здесь, в густой ночИ,
Зачем Вы мучите любовью?
Он ОТВЕТИЛ мне на поцелуй! А сейчас сидел в кресле, кутаясь в халат, и кажется, даже не дышал. Невозможно более было сохранять молчание и я, опустившись на колено, как в пошлом романе, осторожно дотронулся до его руки, а он… он ее не отдернул!
- Анри, прости меня, что я на «ты» с тобой, но за минувшее время не стало для меня никого ближе и дороже, чем ты. Я знаю, что это, возможно, противно твоей природе, лишь знай, за свое спасение ты мне ничего не должен, даже выслушивать мои слова. Для меня лишь мысль о том, что ты можешь уйти из этого мира вот так – невыносима. И сейчас, когда ты поправился, прошу – пей лекарство еще хоть несколько дней, чтобы упрочить выздоровленье. Я более не потревожу тебя, прости…
Он молчал, а внутри меня все заледенело. Я встал, чувствуя все бремя столетий, обрушившееся на мои плечи, поклонившись, тихо попрощался и направился к дверям. Я спас и потерял его, что ж, по крайней мере, видят боги, я пытался. Не суждено…
Но стоило мне взяться за бронзовую ручку, как внезапно меня со спины обняли тонкие руки вжавшегося в меня всем телом юноши. Осторожно, все еще не доверяя себе, я развернулся в кольце рук и обнял его.
Боги! Как упоительны были его губы! Впервые в своей никчемной жизни я понял ЗАЧЕМ приходим мы на свет – для того чтобы хоть единый раз испытать такие чувства…
- Люблю, люблю тебя, мой ангел… - шептали губы как в горячечном бреду.
- Серге-ей… Любимый…
Наверное, только мысль о том, как еще слаб Анри – только одна она смогла меня заставить остановиться и не пойти дальше поцелуев. Но как же это оказалось тяжко, если б вы знали!
И я заметил сереющий рассвет, вдруг ощутил странный укол, и все поплыло перед моими глазами… как мокрое стекло, заслонившее от меня весь мир…
Очнулся в сквере неподалеку от Ленинградской улицы, осенью, в МОЕМ МИРЕ. И лишь ощущение хрупкого тела в моих ладонях никак не проходило.
Как безумный метался я вечерами по городу, но безрезультатно. Меня не желали пускать за порог, улочка никак не находилась, словно зачарованная злым магом. И лишь в тоске, в пустой чужой квартире, когда я напившись, сидел у стены и плакал, это ощущение хрупкого мальчишеского тела появлялось в руках, но стоило чуть сжать ладони, как все пропадало.
ЭПИЛОГ.
Не знаю, сколько прошло времени, сколько я заливал свое горе, но пришел в себя, когда на меня кто-то рухнул сверху и густо выматерился знакомым голосом.
Это вернулся хозяин квартиры.
Полночи мы разгребали помойку, что я устроил в его доме, потом сидели на кухне. Думаю, я был жалок, когда захлебываясь выплескивал на него свое горе, но внимательные глаза и молчание, порой могут облегчить душу, когда ты понимаешь, что тебе верят и тебя слышат…
Уж не знаю, как так случилось, но Федор поверил каждому моему слову, быть может потому, что никогда, даже в самые страшные часы моей жизни не видел меня в таком черном отчаянии.
Вместе с ним еще пару вечеров и ночей я пытался найти проход во времени, но безуспешно. Я понемногу успокоился, и в большей степени меня утешало, что ощущение теплого тела в моих объятьях не пропадало, а становилось все сильнее. Спустя пару месяцев я уже мог почувствовать слабые объятия со стороны призрачного Анри. И это вселяло в меня надежду.
А пока, мой отпуск подошел к концу, я вернулся к своей фирме и с головой окунулся в работу, стараясь забыться.
А спустя пол года позвонил Федор, весь взбудораженный, он вытребовал у меня номер факса и через несколько минут я уже держал в руках лист с отпечатком газетной статьи.
«Разоблачение липового профессора»
«… Из института в Л**ске с позором изгнали вора от науки, профессора Нетлюбова. В течение почти двух лет он умело растрачивал выделенные на исследовательский отдел денежные средства в немалых (!) размерах, якобы на опыты. Как оказалось позднее, он якобы строил аппарат, способствующий проникновению сквозь время, впрочем, так и не сумел подтвердить свои догадки. В наше трудное время, расходовать столь грандиозные средства на липовые эксперименты – непозволительно. Профессор был уволен с занимаемой должности…»
Я оглох и ослеп. А Федор надрывался в трубку:
- Я с ним разговаривал! С Леонидом Аркадьевичем, то есть, он проводил свои опыты как раз в те самые дни! Сергей, ты слышишь?! Алло?
За сотни миль, сквозь сотни лет,
Когда остынет горький след,
В краю родном, где отчий дом,
Огонь свечи в окне моем…
Как путеводная звезда,
Тот свет не меркнет никогда.
Какая б ни пришла беда,
Я знаю – ждут меня всегда…
Теперь у меня появился смысл. После визита к опальному профессору и тяжелой беседы с ним, я, наконец, поверил, что ничего еще не закончено и мне есть смысл жить. По расчетам Нетлюбова, спустя приблизительно 10 месяцев, окно в тот самый год можно будет открыть еще раз. Из-за каких-то смещений времени, всего на пару дней, но если все рассчитать и усилить его аппарат, возможно, только возможно, что получится оставить ТАМ существо из нашего времени.
На мои слабые возражения, он ответил, что из прошлого СЮДА забрать никого не получится, помешает мембрана, предохраняющая поколения, а вот из будущего в прошлое – такая вероятность имеется.
Все эти месяцы я работал как сумасшедший и учился… Учился скакать верхом, учился работе со шпагой и саблей, (борьбой-то я занимался с детства) и делал деньги, так как наконец нашел КУДА их можно было потратить. Львиную долю забирал профессор, дабы срочно реорганизовать свои наработки, а остальное я оборачивал в золото и бриллианты, и лекарства, самые долгохранимые, столь необходимые ТАМ. Не знаю, чем жил в том времени мой ангел, но я смогу обеспечить его достойно, даром я столько горбатился в этом времени.
Федор тоже не остался не у дел, с еще одним толковым товарищем, историком, они разработали мне достойную легенду, изобразили бумаги, перелопатив все музейные книгохранилища, куда только смогли добраться. Фирму я отписал на Федора, подыскал хороших управляющих, что по-первости смогут держать ее на плаву и не сильно воровать.
И вот, наступил тот самый день, вернее вечер… Нагрузив на орловского рысака две тяжелые сумки с необходимым мне имуществом, и шокируя окружающих людей, в поздний вечер я брел по улочкам Самары, с трепетом ожидая и страшась порога…
Лишь изменение воздуха подсказало мне, что все удалось. Поплутав по проулкам я вышел к заветному дому и остановился, не в силах справится с подступившей паникой. Сотни мыслей накинулись на меня, как оголодавшие волки. А вдруг Анри уехал? Или, боже, вдруг он так и не поправился?! Мне казалось, что сердце выскочит из груди, когда дубовая дверь, знакомая до последней трещинки внезапно распахнулась и на пороге, сжимая руки застыл мой Анри… И такая радость светилась в его зеленых глазах, что ночь для меня обернулась ярким днем…
Вот уже двадцать лет как мы вместе. Мы покинули Самару и обосновались в другом городке, там, где нас никто не знал. Я открыл свое дело, тех драгоценностей нам хватило с лихвой, так что мы не бедствуем. Революции в ближайшую сотню лет не предвидится, и мы живем друг для друга. Надо ли сказать, что сердце мое больше никогда не болело, ибо его бережет тот, кто для меня дороже всего в мире, тот, ради которого я сумел преодолеть время…
@темы: Слеш, Ориджиналы.