Ночь девяносто первая.

[Кеншин - сказочник из трущоб]

Маленькие зарисовки. Сказ четвертый.

Название: Маленькие зарисовки 4. Легенда о Щите.
Автор: Ейный глюк.
Бета: Word 2007
Фендом: Ориджинал.
Рейтинг: возможно R, будет и флафф и романтик и прочая.
Пейринг: М/М,…
Размер: мини, закончено
Статус: короткие рассказы.
Размещение: ТОЛЬКО с согласия автора.
Саммари: Увидев этот портрет, автор не смог удержаться и под песни Айрэ и Сарумана родился этот миник. Здесь и элементы известной сказки и момент, свиснутый у товарища Люка Бессона))) Наслаждайтесь.


Тот, кто пригубит терпкую горечь твоих губ, забудется в жасминовом аромате твоей бархатной кожи, утонет в озерах бездонных ярких глаз, пропуская сквозь пальцы тяжелый шелковистый водопад огненных волос, навсегда утратит себя, но обретет при этом невероятное счастье. Впрочем, более призрачное, чем сама легенда о тебе.
Во все времена находились охотники, продолжавшие поиски тайны, но имена их утрачены в веках, лица стерлись из памяти прошедших поколений, и лишь легенда, вечная как небо, продолжала смущать неокрепшие умы и горячие сердца.

ЛЕГЕНДА О ЩИТЕ.

Невероятно! Опять я поддался на провокацию, как в глубоком детстве. И теперь вынужден расплачиваться за невнимательность и доверчивость. Замок Кройслер – принадлежавший нашей семье уже на протяжении 12 поколений, ветхое, сумрачное, заросшее вокруг густыми лесами гнездо старого беркута – моего деда Изекии Кройслера, с моей точки зрения - не самое подходящее место для летнего отдыха. Если еще и учесть, что на всю неоглядную ширь за лесом простирались болота… С комарами, сравнимыми разве только с волками по хищности и последствиям укусов, и с опухшими грязными крестьянками, вечно бранящимися на кухне, с лохматыми низкорослыми крестьянами, и везде запустение, тоска зеленая!
Соседние усадьбы дворян располагались не ближе полутора дней верхом, с ночевкой в не самых приятных местах, да и соседи наши славились своей неприхотливой самобытностью, что мне, приехавшему к деду из бурного, переполненного жизнью центра империи – Университета Столицы, как нож острый прямо в сердце. Слоняясь по древним, выветренным стенам я с неизъяснимой тоской созерцал мрачный пейзаж, чувствуя себя мухой в сонной паутине – подергается, помашет крыльями и все больше запутывается. Мне казалось, что здесь даже время текло иначе, медленно и по снисходящей, «колебания, склонные к затуханию». И если ничего не предпринять, то через пару месяцев я тоже «затухну», или протухну и зарасту мхом.
Это уже не отдыхом попахивает, а изощренной пыткой. Но я поклялся матушке, что навещу деда и погощу у него… Поймала она меня на слове, и теперь уже не отвертеться. Потому, чтобы отвлечься и не наломать дров, пребывая в глубоком раздражении, я решил навестить чердак. Когда-то давно, еще в глубоком детстве, мы с местными лазили туда в поисках приключений, придумав себе, что это чертоги черного властелина, на которого мы идем войной. На роль злодея выбрали замкового кота черно-серой масти – Крива, одноглазого злющего крысолова. Тогда он казался нам воплощением истинной тьмы и победить его мы не смогли. Провожаемые презрительным шипением и сверканием золотого глаза, мы тихо ретировались из таинственного поросшего пыльной паутиной чердачного лабиринта, так и не достав хитрого бандита с верхней балки. Кот нас запомнил, и долго еще пакостил. Согласитесь, не очень приятно находить на своей подушке поутру дохлую крысу, или обнаружить вдруг перед приездом гостей, что любимая кружевная рубашка злодейски исполосована чьими-то когтями.
Уже давно нет в замке Крива, но, несмотря на все наши разногласия, я скучал по нему, наверное, даже больше, чем по деду.
Поднимаясь по стершимся от времени каменным ступеням внутри дозорной башни, соединенной поверху с остальной частью замка, я любовался узкими ломтиками болотного пейзажа, проглядывающими сквозь бойницы. Проводя пальцами по таким знакомым трещинам в каменной кладке, вспоминая все те глупые детские истории, что мы сочиняли когда-то, почувствовал странное томление в груди. Сейчас, войдя в возраст молодого господина, я все еще тосковал по тем временам, когда с нами был отец – герцог Кройслер Арктуриус младший, названный в честь прапрадеда. Тогда мать еще не угасла, ее лицо светилось при взгляде на отца, и видит бог, мы все были счастливы. И не разорены, не смотря на старания дядюшки. О, если бы отец был жив, если бы дед не заболел тогда, потеряв единственного сына, столько всяких если… Был бы я старше, но что может сделать 9-ти летний наследник? Нет, сейчас уже положение наше выправилось, благодаря деду и моими торговыми операциями, а любимый дядюшка в бегах уже лет пять. Но…
Вот, наконец, и чердак, вернее, дверь, толстая, дубовая. Судя по всему, сюда лет 15 никто не наведывался. Очень может быть, подумал я, со скрежетом толкая тяжелую дверь. По-видимому, что-то упало внутри и блокировало ее изнутри, потому что щель в пол меня толщиной никак не желала увеличиваться. Ладно, сегодня на мне домашний старый костюм, жалеть нечего, и я приналег на дверь плечом. Странно, такое ощущение, будто за ней каменная плита. Тогда можно с разбегу, благо, площадка перед дверью длиной в несколько шагов вполне могла такое позволить. Со второго раза внутри что-то хрупнуло, дверь подалась с внезапной прытью, и я, потеряв равновесие, с грохотом рухнул внутрь, получив на возврате ребром двери по боку. Шшш! Больно! Узкая щель-бойница, находящаяся позади меня выхватила кусочек мрака из чердака, осветив небольшой сегмент передо мной. И нечто яркое привлекло мое внимание.
Конечно, следовало ожидать, что вечные залежи пыли укрыли серым одеялом всю поверхность помещения, но прямо передо мной, прислоненной к стене, на полу стояла картина, словно язык пламени, яркая, без малейших признаков пыли, как только что протертая заботливой рукой. Проморгавшись и поднявшись с живота, я уселся прямо там (костюм жалеть уже бесполезно), и стал рассматривать свою неожиданную находку. И чем больше я на нее глядел, тем сильнее она меня притягивала. Изображение, выполненное очень натуралистично, небольшого размера, вставленное в скромную рамку, почерневшую от времени. Небольшие трещины указывали на явную древность картины, да и рамки такие уже лет 200 как не в моде. С картины прямо мне в душу смотрел юноша, юный и прекрасный, его немного печальный взгляд будто пытался о чем-то предостеречь. Таких ярких глаз я никогда раньше не встречал. Словно весеннее небо, согретое солнцем. А длинные не по моде волосы горели жарким пламенем. Огненно-рыжий, почти красный. И если бы не брови и ресницы, в жизни не поверил бы, что это – естественный цвет волос для человека. Хотя.. вряд ли в те времена нашлась бы такая краска. Значит – это его природный цвет. По портрету сложно было судить, где находился изображенный юноша, и во что он был одет: нечто темное, расстегнутое на шее - по-видимому, рубашка - и все. Никаких отличительных деталей, по которым можно судить о его сословии. Но такое лицо просто не могло принадлежать простолюдину. Слишком нежное и аристократическое. И острый ум, светящийся в небесных глазах. Лишь небольшой медальон из тусклого камня на шее.
Словно околдованный, я сидел и не мог оторваться. Только когда в помещении потемнело, с сожалением я понял, что наступил вечер, а мой желудок настоятельно намекал на отсутствие как обеда, так и ужина.
Спохватившись, что потратил столько времени, словно зачарованный рассматривая находку, я опомнился и, тщательно укрыв портрет найденной тут же в сундуке тканью, закрыл дверь и на ощупь пробираясь по скользким ступеням направился прямиком в кухню. Узнать у деда о портрете можно и позже, а вот есть сейчас хочется, да так, что от звуков в моем пустом желудке даже мыши с дороги разбегались.

Дед уже лег спать, потому расспросы пришлось отложить. И всю ночь меня преследовал этот печальный взгляд, выжигая душу, призывая к чему-то, чего я еще не в состоянии постигнуть.
Проворочавшись и так толком не уснув, я еле дождался первых лучей солнца, быстро умылся и направился к деду. Хорошо, что старики встают рано. Больше терпеть я просто не мог.

Дед сидел в кресле, укутанные теплым шерстяным покрывалом ноги уже давно отказались ему служить. Но все еще крепкий, он не отставал от мира, всем интересовался и, бывало, помогал мне, связывая с необходимыми в моем деле людьми.
Может быть поэтому, мне так не хотелось тратить все лето на бездумный отдых в его замке. Делами в столице занимался управляющий, которому я доверял, и если бы не обещание, то, возможно я предпочел бы отдохнуть у своего друга, ближе к морю, чем кормить местных кровопийц.
Дед разбирал бумаги, когда я вошел, и с улыбкой приветствовал меня, указав на кресло около стола.
- Что подняло тебя в такую рань, чтобы коротать время с древним стариком, внучек?
- Ну не такой уж ты и старик, - парировал я, оценивающе глядя на все еще мощные бицепсы, распиравшие домашний халат деда. Он и сейчас мог подкову узлом завязать.
Дед довольно ухмыльнулся, продолжая раскладывать бумаги. Те, что привлекли его внимание, отодвигались в отдельную стопку, остальные – он рвал и бросал в металлический ящик, и впоследствии они подлежали сожжению в камине кабинета.
- Я хотел тебя спросить…
- Да? – поднял он кустистую бровь.
- Вчера я решил тряхнуть стариной, и полез на чердак в центральной башне.
Дед с ехидцей взглянул на меня, методично и с хрустом разрывая очередной документ.
- Разве дверь там еще мхом не обросла?
- Почти. Еле открыл, и всю пыль собрал… Но я хотел узнать, что за картина хранится там, ничего такого не помню, когда мы в детстве лазили на чердак.
Дед разорвал еще один документ, и чуть помедлив, отложил второй.
- О какой картине речь? Все наши картины висят в центральном зале и библиотеке…
- Портрет очень красивого юноши, и видно, что старинный…- я сбился, увидев, как неестественная бледность покрывает лицо моего деда. – Что с тобой?! Тебе плохо? Позвать слуг?
- Стой! – Он отбросил бумагу и впился глазами в мое лицо. – Красноволосый юноша с голубыми глазами?
- Д-да…
Внезапно лицо деда накрыла маска отчужденного холодного спокойствия, от чего у меня внутри неприятно екнуло.
- Да, если бы Арк не погиб так рано… Не тебе дОлжно было увидеть этот портрет, ну что ж. От судьбы не сбежишь. – Непонятно пробормотал дед, и скомандовал мне – Проверь, нет ли кого лишнего за дверью.
Молча повиновавшись, я задавался вопросом, какая тайна существует у деда, что никто о ней не слышал? Даже мой отец, как я понимаю. В коридоре, естественно было пусто, о чем и не преминул сообщить деду.
- Хорошо. Поздно сокрушаться, что сделано, то сделано. Скажи мне, ты помнишь наш фамильный герб?
- Конечно, - удивился я, - На красном поле золотой лев со щитом, прикрывающим голубую звезду. Но причем здесь…
Но дед перебил меня:
- Золотой лев испокон веков изображался на гербах правящей династии.
Я кивнул, так как был с детства в курсе нашей отдаленной принадлежности к королевской семье. Герб со львом мог носить только королевский род и члены нашей семьи. Но у короля лев держал корону.
- Ты знаешь, почему в лапах нашего льва щит?
- Да, мы испокон веков являлись защитниками королевства и его правителей…
- А звезда?
- Ну, насколько я помню, она и символизирует власть короля.
- Не совсем так. – Дед указал мне на лепнину над каминной полкой. – Поверни вон ту голову.
Я с удивлением наблюдал, как над камином открывается небольшое потайное хранилище, и, следуя указаниям деда, достал из ниши небольшой деревянный ящик, судя по его весу, либо набитый чугуном, либо выточенный неизвестным умельцем из стального дерева. И если это так, то стоимость одного ящичка, даже пустого, составила приличное годовое жалование крупного королевского чиновника. Подав деду ящичек, я стал свидетелем странной процедуры его открытия. Дед, воспользовавшись ножом для писем, кольнул свой палец и капнул кровью на гладкую плоскость, размером с монету, на верхней крышке ящичка. Кровь прямо на моих глазах впиталась в дерево, словно в губку, бесследно, и с тихим щелчком, казавшаяся единым целым с поверхностью ящичка крышка мгновенно откинулась, обнажив подбитое бархатом нутро и потемневший свиток. Осторожно достав свиток, он развернул алую ленту и передал его в мои руки.
Признаюсь, что взял его с некоторой долей волненья, но каково же было мое изумление, когда я увидел, что поверхность свитка девственно пуста! Цвет слоновой кости к краям переходил почти в коричневый, но никаких пятен или текста не наблюдалось.
- И как это понимать?
Дед с усмешкой протянул мне свой нож и указал им на свиток. Вздохнув, я повторил процедуру по укалыванию пальца и капнул кровью на чистый лист. Миг – и вся поверхность старинного документа покрылась витиевато написанными буквами. В самом низу стояла королевская печать первого дома. У меня от восторга даже волосы дыбом встали! Еще не зная содержимого, уже один факт существования такого документа возводил его в ранг археологической ценности невероятного масштаба. Теперь становилась ясна и причина этой таинственности. Меж тем, машинально, я стал разбирать слова, продираясь сквозь архаичный слог, изумительные по красоте исполнения, но не по удобоваримости для чтения буквы.
Коротко - в тексте говорилось о том, что за особые заслуги перед страной и народом наш род жалуется первым королем почетной чести называться королевскими хранителями Истинного Артефакта, причем бессрочно. То есть до тех пор, пока жив хоть один потомок по мужской линии. Если таковых не найдется, то последнему потомку Кройслеров надлежит уничтожить Артефакт и доложить самому королю.
Так, как я понимаю, сломал, доложил, а потом можешь помирать. Интересная картина вырисовывается, ни чего не скажешь!
- Истинный Артефакт? Что это? Неужели..портрет?
- Не совсем так, портрет, как и шкатулка, являются последними рубежами для защиты Артефакта. Портрет указывает путь к обретению Артефакта, а шкатулка вместе со свитком – подтверждает наши права на хранение и использование оного.
- Ну да, - усомнился я, капнул кровью и читай! Слабая защита, что мешает нашим врагам поубивать нас и залить все кровью?
- Не все так просто, Аллин. – Дед с ехидцей щелкнул пальцами и свиток САМ вырвался из моих рук, упаковался в шкатулку, после чего она захлопнулась, сгладив шов, словно его и не было.
От такого коварства я опешил. Дед жестом велел вернуть шкатулку на место и закрыть нишу.
- Видишь ли, шкатулка и свиток распознают только добровольно отданную кровь прямых потомков первого Кройслера, пребывающих в сознании и здравом уме. В противном случае, последствия попытки взломать шкатулку для некоторых могут стать весьма плачевными.
- А портрет?
Дед опустил глаза и вздохнул, что заставило меня насторожиться.
- Портрет… Тут несколько иное. Портрет является скрытым проводником к месту хранения Артефакта. Он может появиться в любом месте замка, перед глазами наследника хранителя, за несколько месяцев перед смертью предыдущего Кройслера.
У меня внутри все сковало льдом.
- Я увидел портрет, это значит.. Ты скоро умрешь? – воздух словно окаменел и я не смог вдохнуть его.
- Да. – Его спокойствие погасило мою панику. – И ты останешься последним хранителем Артефакта. Поэтому неплохо было бы тебе озаботиться своим наследником за это время.
- Но…
Дед гулко припечатал ладонью по столу.
- Послушай! Артефакт нельзя оставить без хранителя. Мы связаны с ним, весь наш род, и вся наша страна. Да что там, весь мир.
- И что, черт возьми, представляет из себя эта штука? – взбеленился я.
Дед прикрыл глаза, словно устав, и некоторое время мы просидели молча. Наконец, он посмотрел на меня и начал свой рассказ.
- Очень давно, когда еще не было нашего королевства и по землям бродили раздробленные группы кочевников, на наш мир обрушилась страшная беда – огромная огненная глыба упала на землю, теперь там Золотистое море. А раньше – расстилалась обширная равнина, заселенная людьми, животными, поросшая травами и деревьями… Люди выжили, но некоторое время лето не приходило в эти земли, начался голод, и все сражались друг с другом за еду и кров. Затем пришла весна, застав лишь малочисленные группки выживших. Но люди не забыли черные года и стали молить богов о защите от подобных бед. И боги услышали…
- ..«и прислали боги на земли наши Щит, дабы люди могли уберечься и впредь от столь разрушительных несчастий. И в руках сильного воина Щит укрывал всю землю окрест, насколько хватало глаз»… Я помню эту легенду, но какое отношение мы имеем к ней?
Смешинки затерялись в глубоких морщинах лица Изекии Кройслера.
- Истинный Артефакт и есть тот самый легендарный Щит, внучек.
У меня в горле пересохло.
- Мы …являемся Хранителями легендарного Щита? Но… но почему все держится в такой тайне? Отец ведь не знал? – дождавшись подтверждающего кивка, я, не в силах больше сидеть, вскочил и забегал по кабинету, лишь чудом минуя острые углы стола и прочей мебели. – Почему?
- И никто знать не должен, кроме уходящего Хранителя и нового. Ибо слишком много силы в Артефакте, и люди, убедившись в его реальности, могут развязать страшные войны, чтобы подчинить себе эту силу, вместо того чтобы использовать ее по прямому назначению – для защиты нашего мира. Глупцы не знают, что Артефакт заработает только в руках Истинных Хранителей. Но если и случится чудо, и кто-то сумеет подобраться к Артефакту вплотную, то сработает защита самого Артефакта, и мало никому не покажется. Боюсь, что и от нашего мира мало что останется в таком невероятном случае. Нельзя безнаказанно злить Артефакт.
Что-то кольнуло мое сознание, неверная формулировка?
- Злить? Как можно злить Щит?
Но дед одним движение пресек все мои вопросы.
- Узнаешь после. А теперь, раз мы получили предупреждение, за этот год мы должны обучить тебя, и желательно, подыскать достойную супругу.
И еще один момент не давал мне покоя.
- Если, как ты говоришь, Артефакт сам недоступен для других, то зачем нужны мы?
- Все потом, - отмахнулся дед, разбудив во мне самого опасного зверя – любопытство.

Все последующие недели слились в сплошной кошмар. Спал я меньше 4-5 часов, и хронически не высыпался. Дед заставил меня учить странный гортанный язык Линс, читать и писать на нем, много времени уделялось работе с мечом и щитом, словно до этого меня почти с рождения не учили. Годы, проведенные в университете, показались мне раем земным, по сравнению с тремя летними месяцами «отдыха» здесь. Кроме того, дед периодически гонял меня по соседям, имевшим незамужних дочек, в матримониальных целях. Но все девицы, не преминувшие строить мне глазки, кроме легкого отторжения никаких иных чувств не вызывали. Дед пенял, что нужно выбрать девицу поздоровее, чтобы ребеночек получился покрепче, но наталкивался на глубокое непонимание с моей стороны. Я до сих пор помнил, какими глазами мать и отец смотрели друг на друга, и такую любовь разменивать на банальное воспроизводство потомства не собирался даже под страхом смерти. Одно дело – стать мифическим Хранителем того, что мне так и не показали, и совсем другое – пожертвовать личной жизнью в неких необъяснимых целях. Я пока молод и невесту еще подыскать себе успею. Дед поворчал, но со временем смирился.
Последний месяц мы практически не говорили на нашем языке, лишь на том гортанном, что я изучал в скоростном режиме. Язык оказался на удивление легким как в произношении, так и в написании, никаких сложных правил или глаголов: «что слышу, то и пишу». Дед, убедившись в моих способностях, чуть ослабил нажим, и я, наконец, смог выспаться. Наступала осень, мне пора было возвращаться обратно, дела не ждали.
Несколько раз наведывался на чердак, и даже пару раз застал там странный портрет. По-видимому, дед сказал правду, и портрет таинственным образом самостоятельно путешествовал по замку. Во второй раз я попытался взять его в руки, но пальцы прошли сквозь раму, как сквозь воздух. Теперь понятно, что портрет так просто похитить невозможно.
Оба раза я провел рядом с ним по несколько часов, не в силах оторвать взгляда от точеного лица и печальных ярких глаз. С легкой паникой ощущая, что все мои мысли, уподобившись стрелке компаса, направлялись на этого юношу, я словно «заболевал» им, становился одержим жаждой увидеть его воочию. Жаль, что он умер за много сотен лет до моего рождения. Лишь мысль о невозможности нашей встречи подпитывала остатки моей рациональности, не давая ввергнуться в пучину неосуществимых мечтаний.
Наконец, настал день отъезда из замка. Мог ли я подумать в самом начале лета, что осенью мне просто не захочется отсюда уезжать? Но дела звали, благополучие семьи – а теперь, в преддверии скорой кончины единственного кроме меня родственника по мужской линии, все обязательства полностью падали на мои плечи. Нужно было проверить работу финансового механизма, поддерживающего семью на плаву, отладить до такой четкости, что требовала минимальных затрат внимания с моей стороны. Ибо остаток года я должен был посвятить обучению. Времени оставалось все меньше.

Как напутствие, дед велел мне продолжать тренироваться в языке Линс, но только про себя, дабы никто не услышал и слова, и нанять в городе мастера рукопашного и мечного боя, чтобы продолжить свои тренировки. Вернуться я должен был ближе к зиме, по первому снегу.
В столице все оказалось в порядке, управляющий не проворовался, мать была здорова, дела шли с переменным успехом, но нищета нам не грозила. Втянувшись в рутину, я все-таки выкраивал время для тренировок и занятий языком, плотно ложившимся на базисы, вбитые в мою память дедом. По-видимому, он написал матери письмо соответствующего содержания, иначе объяснить ее тягу к моей женитьбе я просто не сумел. Но и представленные столичные невесты ничего кроме скуки во мне не вызывали. Сам не замечая, я неосознанно сравнивал их с тем юношей на портрете, чей лик будто врезался в память каленым железом. Ни одна из девиц ни в какой мере не смогла бы его заменить. На этой мысли я почувствовал холодок по спине. О чем я, собственно, думаю? О человеке, умершем так давно, что и костей не найти? О мужчине? Этот поворот событий мне вовсе не нравился: таким образом, я точно могу не увидеть своего потомства. Остаться последним Кройслером мне вовсе не улыбалось. Потому, через силу я пытался ухаживать за девушками на балах, но безрезультатно. Портрет не желал отпускать. По ночам ко мне приходил тот самый юноша и его лицо, печальное и мудрое, словно укоряло меня в неверности. Ужас кромешный. Я еле дождался начала зимы, и опять оставив все на управляющего, пустился в старинный замок на болотах, едва не загнав коней.
Дед, словно почуяв мой приезд, встречал мой экипаж на воротах в носилках, покоящихся на широких крестьянских плечах. Лишь увидев мое осунувшееся лицо, он покачал головой и отправил меня спать.
Ночью я проснулся от ощущения, что меня кто-то тихо зовет по имени. Накинув рубашку и натянув брюки, с факелом тихо отправился на зов, приведший прямо в спальню деда. Он не спал и, судя по всему, чувствовал себя неважно. Велев мне сесть ему на постель, он взял меня за руку и, пристально глядя в глаза, сказал:
- Сегодня умру. – Взмах руки остановил мои возражения. – Это случится сегодня, внук, так суждено, я уже довольно коптил небо нашего мира, пора познать другой. Теперь ты становишься полноценным Хранителем. Видят боги, я хотел, чтоб ты женился, но - не суждено. Думаю, что Артефакт не отдаст тебя никому, я все последнее время ощущал, что он проснется. Раз в пятьсот - шестьсот лет, Артефакт возвращается в мир, чтобы набраться сил для последующего хранения. И Хранитель обязан обеспечить Артефакту приток таких сил. Судьба распорядилась, что у тебя вероятно, детей не будет; по крайней мере, не сейчас. Знай, что есть еще одна линия нашего рода – далеко на севере, оттуда ты сможешь взять себе наследника. Все документы – там. – Он махнул рукой на стол, и я не нашелся что сказать, огорошенный его заявлением. – Когда я умру, иди на чердак и пролей свою кровь на портрет. Достаточно капли, ты знаешь. Потом следуй своему сердцу. Но сначала поклянись мне, что будешь служить Артефакту верой и правдой, и никогда не причинишь ему вреда – ни мыслью, ни делом.
Я поклялся, удивляясь в душе такому отношению к Щиту. Словно он – одушевленный, странно все это.
Спустя полчаса дед умер. Прикрыв его покрывалом, раздираемый тяжкими сомнениями, я направился прямо на чердак. Тяжело лишиться последнего мужчины моего рода, но знать, что существует на свете еще близкие родичи, это все же вдохновляло. Что же он имел ввиду под «не причинишь ему вреда»? Сломать Щит, что ли? Мыслью? Я ведь не маг, чтобы силой мысли сломать Артефакт. Ладно, на месте и узнаем.
Портрет словно поджидал меня, и мне показалось, что глаза смотрят сочувствующе. Мороз прошел по коже, когда я чиркнул кончиком ножа по ладони и первые капли крови окропили картину. Отступая, пораженно наблюдал, как портрет теряет свои цвета и растет, увеличиваясь вширь и в высоту, пока он не приобрел вид двери, висящей прямо в воздухе пыльного чердачного помещения. Дверь бесшумно отворилась, приглашая войти. Вздохнув, я подхватил факел и решительно шагнул через невидимый порог во мглу. И попал прямо в гигантский зал, выточенный будто из цельного куска льда, настолько холодно мне показалось внутри. Пристроив факел в нише и, обхватив себя за плечи, я с необъяснимой тревогой озирался в поисках легендарного Артефакта, но никакого Щита или оружия так и не обнаружил. Лишь в глубине пещеры возвышался некое подобие огромного ледяного постамента. Значит - мне сюда, решил я и, подойдя к прямоугольной глыбе, застыл не в силах шевельнуться. Постамент представлял из себя некое подобие саркофага из абсолютно прозрачного льда, он скрывал внутри себя хрупкое тело того самого юноши, что был изображен на портрете! Алые волосы, в бликах от факела, казались живым огнем. Глаза, опушенные густыми ресницами, были закрыты. Нежная розовая кожа, восхитительный румянец, удобная поза – все свидетельствовало, что хозяин спит. Я, словно зачарованный, поднял руку и несмело коснулся прозрачной крышки. И тут же ее отдернул, потому что крышка растаяла в воздухе, освобождая своего пленника. С минуту поколебавшись, я склонился над его лицом, привлеченный пленительными блеском нежных губ, и застыл, терзаемый сомнениями. В этот самый миг он распахнул глаза, и тихий вздох долетел до меня. Узнавание в его взгляде поразило меня до глубины души, но подняться мне не дали. Обвив мою шею руками, он притянул меня к себе и поцеловал. И я банальным образом поплыл! Никогда и ни с кем я не испытывал таких острых ощущений, а сейчас… словно заново родился.
Когда меня, наконец, отпустили, перед глазами кружились ледяные звездочки, губы горели от его нежного вкуса, и накатила волна возбуждения. Сквозь шум крови в ушах донесся легкий нежный голос:
- Здравствуй, Хранитель! – слова на Линс удивительным образом соответствовали его тембру, словно ручеек перекатывался, звеня.
- Здравствуй…- я замялся, не зная как его называть, а он весело улыбнулся, сверкнув ямочками на щеках, и подсказал:
- Зови меня Щит. Я им и являюсь.

Позже, вынося юношу на руках, я понял, почему дед так спешил меня оженить. Но свое сокровище я никому не отдам. Я полюбил его еще тогда, с первого взгляда на старинный портрет, и никто не сумеет вырвать эту любовь из моей груди. А дальше… Будь что будет, судьба рассудит, но я останусь только с ним. Судя по его взглядам и тонким пальчикам, шаловливо пробравшимся мне под рубашку, Артефакт – не против. Надеюсь только, что поработать Щитом для нашего мира ему в этот раз не понадобится. Для него найдутся занятия и поинтереснее. В нашей спальне.

@темы: Слеш, Ориджиналы.