Ночь восемдесят девятая.

[Кеншин - сказочник из трущоб]

Маленькие зарисовки. Сказ второй.

Название: Маленькие зарисовки.
Автор: Ейный глюк.
Бета: Word 2007
Фендом: Ориджинал.
Рейтинг: возможно NC-17, еще пока не решено, будет и флафф и романтик и прочая.
Пейринг: М/М,…
Размер: как получится, макси?
Статус: короткие рассказы.
Размещение: ТОЛЬКО с согласия автора.
Саммари: Альтернативный мир. Это могло быть, а могло и присниться. Странные истории, рассказанные на ночь…Короче, аффтор бредил японцами, а то, что вы сейчас читаете – это результата бреда.
Маленькие зарисовки 2. Остров.

Замечательные розовые облака, словно пирожные, плыли по блекло-голубому небу. А я лежал на мягком золотистом песке, и облизывался на них. Теплый ветер, насыщенный сотнями тропических ароматов, легкие волны, лизавшие мои пятки, шелест листвы и птичий гомон. Рай на земле. Незамутненный человеческим фактором.
Так давно я мечтал о тихой деревенской жизни, устав от бешеного калейдоскопа и круговерти столичной жизни. Большой город – большие возможности. Но порой устаешь от постоянных толп вечно куда-то спешащих, кишащих подобно озабоченным муравьям, увешанных сумками, замороченных заботами людей. Хоть, по ходу жизни, мне не часто приходилось душиться в метро, но, даже папашины деньги, престижный университет, клубные тусовки и вечеринки порой настолько приедались, что хотелось попросту сбежать, оставив за спиной весь этот бардак. Уйти куда-то в тайгу или горы, и пожить там лет этак несколько, отдохнуть душой, очиститься сердцем, поправить карму…
Поправил. Говорят, мечты сбываются. А мечты идиота – вдвое чаще. Интересно, сколько я еще тут протяну, говорят, человек до месяца может умирать с голоду. Чертовы неопознанные фрукты, если бы я не набрел случайно на эту рощицу, месяца бы хватило. С избытком. Но здесь, как назло нашлись вполне пригодные в пищу мясистые плоды, поклеванные в доказательство своей профпригодности птицами. И ручей с пресной водой тоже нашелся. Только вот навыков проживания в дикой сельве у меня не было. А потому кишащий птицами всех форм и расцветок лесок, произрастающий на этом чертовом острове, был для меня словно витрина магазина для бомжа. Близок локоток, да не укусишь. Голыми руками дичь не наловить. А у меня с собой кроме одного кроссовка, легких хбэшных брюк и майки вообще ничего не было. Мозгов по-видимому тоже, когда соглашался на морскую прогулку на яхте с друзьями.
Нет, я, конечно, понимаю, что Степе страсть как хотелось похвастать новой яхтой *от папули, и мы, как дураки, купились – такая реклама – новейшая автоматическая система управления, только мы втроем, никаких надоедливых девок, соглядатаев, тишина и море выпивки… Яхта – это чудесно, только вот пить надо было поменьше.
Мне вот что интересно, они меня искать то хоть будут? Хотя местная полиция, по-моему, от переизбытка счастья поставит мне памятник. Посмертно. Ибо за те три недели, что мы отдыхали на вилле Степиного папаши, не осталось ни одной забегаловки в городишке, где бы мы не отметились. Русскую «золотую молодежь» так просто не забывают!
Самое неприятное – вообще ни хрена не помню, как за борт вываливался. Каким чудом зацепил спасательный круг? Прочухался, телепаясь на его оббитом огрызке, в нескольких десятках метров от этого островка. И теперь я единственный представитель разумной фауны на данной территории.

Есть хочется неимоверно, на одних фруктах далеко не уедешь. И как наши предки жили? Без зажигалки или спичек я не могу развести огонь, да и жарить на нем нечего…Набрал устриц на отмели, а при попытке отыскать птичьи яйца – меня самого чуть не склевали на обед. С исцарапанной физиономией и урчащим пустым желудком я валялся на золотистом песке и тупо жевал какие-то кисловатые листья, отдаленно похожие на щавель. Рыбу ловить тоже не получилось – крючка с леской нет, а отломанной палкой, сколько не колотил по воде – только местных акул насмешил – они тут некрупные на отмелях, но пасти такие – не зевай.
Пробовал ловить рубашкой, и после пятидесяти безуспешных попыток мне попалась рыбина сантиметров 7 в длину – короче шпрота с синеватой чешуей. Пять минут я радовался как сумасшедший, но потом… Жарить ее негде, чешую снять… поискал по пляжу обломок раковины, и после нескольких минут мой трофей стал напоминать знаменитую банку с ананасами Джерома К. Джерома. Только в данном случае вместо кривой издевательской улыбки моя рыбина приблизилась к идеалу ужина семейки Аддамс. Вся перекрученная, с костями на выворот, местами ободранная, а местами с чешуей… Бля. Но жрать хочется. Поэтому я впился зубами в ее бок и, давясь, кое-как упихнул в себя сырую рыбешку. Надеюсь, глистов у нее не было.
Доел фруктами. Третий день такой диеты, а мне уже жить не хочется. Блин, меня что – совсем не ищут? Хотя, когда я обходил дозором свой остров – по периметру виднелась куча таких же мелких островков. Если точно не знать, фиг меня найдешь. Кто я? Иголка в стоге сена…
Тут на ум пришел тот японец, который в джунглях острова Миндоро тридцать шесть лет продолжал вторую мировую войну, кажется, его звали Накахира… Черт, мне что тут тоже торчать столько лет придется? (кодекс) Таинственный остров, черт, и сколько я бы ни вглядывался в океанские просторы, ни одной живой души, НИКОГО! И мне этот кошмар не снится.
Мне всего 18 лет, я даже университет еще не закончил, и отец, наверное, с ума сходит…
Я явственно представил себе, как меня находят спустя лет 30-50 – древнюю иссохшуюся мумию, обросшую седыми волосами, беззубую, свихнувшуюся от одиночества…И завыл.
Последний раз такая истерика была со мной в детском садике, когда, подравшись из-за игрушки с одним из пацанов, я заработал растяжение связок. Больно было так, что это знаменательное событие впечаталось в мою память словно золотые буквы на монументе. Потом, бывало и руку ломал, но так плохо мне еще никогда не было.
И тут вспомнилась та блондиночка, что вешалась в последнем баре чуть не на шею. Я еще, идиот, думал – стоит с ней связываться, или уже так все обрыдло. Мне б ее теперь сюда, была бы у нас «Голубая лагуна» по полной программе! Черт, эти мысли точно с голодухи. О чем думаю? В моем сознанию стройная покачивающаяся блондинка превратилась в сардельку, плотную и розовую… Твою ж мать, видимо тот щавель был с галюциногенчиком… Точно – я Иисус, искушаемый в пустыне дьяволом.. Сколько там он парился? Мне столько точно не протянуть.

На седьмые сутки удалось камнем сбить желто-коричневую пичугу. Голод не тетка, но жрать сырую птицу - удовольствие ниже среднего, тем более, что ощипав эту дичь, вместо упитанной тушки получить жилистую мелочь… Костер развести так и не сумел, уже и палки тер друг о друга, и камни все пооббивал, кремня так и не нашел. Вокруг все также пустынно, видать рыбаки сюда не часто заглядывают. С тоской вспоминал интернет, телевидение…Господи, ну почему я даже сотовый свой умудрился утопить?
На 12-е сутки стал разговаривать сам с собой. Чтоб речь человеческую не забыть. А к вечеру внезапно услышал странный шум. Подскочив на месте, до боли в глазах стал всматриваться в море, боясь сглазить. Но удача поджидала меня не на море, а в воздухе. Внезапно, почти над моей головой, промелькнул легкий кренящийся силуэт одномоторного спортивного самолета, судя по шуму двигателя, и легкому сизому дымку, работавшего с перебоями… Черт! Он собирается садится, вернее, он просто брякнулся в воду, подняв тучи брызг, и развернувшись на месте начал тонуть метров за 200-300 от моего прибежища! До боли в глазах я всматривался в искрящуюся на солнце воду, тщетно пытаясь увидеть выныривающего пилота, но – ничего…
Тогда, моментально позабыв про песчаных акул, которых до этого опасался, я сбросил рубашку и брюки и кинулся в воду. Хорошо хоть плаваю я отлично, 5 лет бассейна, секция по плаванью – хоть какие-то навыки не бесполезны оказались. Доплыл быстро, но самолет уже успел полностью уйти под воду, и лечь на отмель. Неужели я опоздал?!
Набрав воздуха, я нырнул. Самолет лежал на глубине метров 4, брюхом вверх, и самое удивительное, что остекление оказалось практически цело, кроме одного окна, покрытого глубокими трещинами. И это при ударе такой силы! Сквозь глубокие трещины вода постепенно наполняла кабину однопилотника, но я сумел разглядеть, что человек, находящийся внутри – явно без сознания, его спутанные черные волосы длиной до чуть ниже плеч скрывали лицо, но судя по тонкой струйке крови, стекшей на шею, он ударился головой. Надо что-то делать, пока кабина не заполнилась водой, оглянувшись вокруг, я нашел подходящий булыжник, обросший раковинами, и стал бить по боковому стеклу, с трудом преодолевая сопротивление воды, там, где змеилось несколько глубоких трещин. Стекла в самолетах делают прочные, но это, уже ослабленное, почти расколотое, поддавалось медленно, но верно. Вода устремилась внутрь, моментально скрывая пилота, я, уже на остатках воздуха, кое-как отстегнул его от кресла и потащил вверх. Но этот потенциальный покойник сумел зацепиться кроссовком за металлическую хуйню, торчащую из обшивки. Черт! Я уже почти на пределе, да и он нахлебался. Придется ему расстаться с обувкой. Содрав кроссовок, (опять правый), я потянул его вверх, и мы, словно пробки из бутылки выскочили на поверхность в клубах пузырьков воздуха, поднимающихся из кабины.
Вокруг уже нарезали песчанки. И тут я вспомнил, что пилот ранен! Черт, черт, черт.. На запах крови сейчас наплывут все кому не лень. Пожрать тут никто никогда не откажется, а тем более на халявку! Насмотрелся я уже. Поэтому, поудобнее перехватив утопленника, я рванул из последних сил к своему островку, молясь, чтоб нас не стрескали по дороге. Толи мы показались крупноваты, толи вид наш не понравился, но песчаные акулы только проводили до берега. Закусить мной или пилотом так никто и не попытался. Пронесло.
На песок я уже полз почти на четвереньках, силы таяли. Да с голодухи такие упражнения явно противопоказаны. Пилот, в воде веса почти не имевший, вдруг показался мне неподъемным, и со стонами и матом я еле выволок его на сушу. Интересно, он еще живой? Вроде теплый. Пощупав его шею, я услышал слабый пульс. Перевернул его, уложил, как учили когда-то, животом на колено, попытался вытрясти воду. Нахлебался он не сильно, откашлявшись, стал дышать уже нормально, и я потащил его на свою лежанку из ветвей в тени дерева.
Одежда, сырая и грязная, после всех экзерцисов, явно не способствовала улучшению здоровья, потому я его раздел до белья, удивляясь, что вообще смог допереть сюда. Парень оказался почти на голову меня крупнее, худощавый, но весь жилистый, по национальности – видно местный – черная грива волос, почти бронзовый загар, и такой разрез глаз, характерный для восточной нации. Может малец, кореец, или японец, черт знает. Очнется – выясним. Пока раздевал, удивился – кожа у него оказалась гладкая как у девушки, и почти безволосая. А по возрасту – навскидку, этим восточным сколько угодно дать можно, уж больно моложавы. Ну лет на 20-25 выглядит, наверное. Ладно, хватит любоваться, пора и честь знать. Укрыв неудавшегося Икара своей рубашкой и здоровенными листьями росшего неподалеку растения, поплелся прополоскать его одежду. А не то от соленой воды задубеет нафиг. Развесив все на ветках, и набрав в раковину воды из ручья вернулся к своей находке, как сумел обмыл рану, залепив ее подобием подорожника. В принципе неглубокая царапина и сама вскоре зарастет. Передохнув немного, пошел заниматься сбором фруктов и устриц. Мой улов есть не просит, пока в обмороке валяется. А потом… Парень он не мелкий, значит и поесть любит.
Мельком подумал о том, что не мешало бы вернуться к самолету, наверняка там хоть нож найду. Но сил почти не осталось, поэтому, собрав немного еды, принес все к месту своего ночлега. Солнце уже садилось, и я себя чувствовал так, будто весь день мешки с картошкой разгружал.
Спину ломило немилосердно, ноги дрожали и глаза сами закрывались. С моря подул ветерок. Не холодный, но неприятный. Как бы шторм не разыгрался, тогда – плакали мои трофеи с самолета! Прилег рядом с утопленником, прижавшись к нему для тепла и моментально вырубился.
Этой ночью я впервые нормально выспался, ощущая рядом тепло живого человека, слушая его дыхание, вместо того чтобы вздрагивать от криков ночных птиц. Утром, с первыми лучами я уже проснулся бодрый и готовый ко всему. Мой пилот еще спал, так что я осторожно вытащил свою руку у него из-под головы, и расплел наши ноги. И как мы за ночь умудрились так спутать свои конечности?
Устриц, принесенных ранее, пришлось в срочном порядке съесть самому, но фрукты я не тронул и, принеся в большой раковине воды, оставил рядом с ним. Солнце уже достаточно поднялось над горизонтом, и я решил в качестве зарядки, сплавать к месту вчерашней аварии, чтобы раздобыть хоть что-то с самолета.
К сопровождающим меня акулам приноровился в процессе. Видимо, я все-таки был не в их вкусе, и правильно - русские по определению несъедобны. Самолет отыскал без особого труда – в прозрачной воде на отмели он сиял своим белым брюхом с красным номером, словно редкая жемчужина. Но то, что я смог обнаружить внутри, не отдал бы сейчас за весь жемчуг мира. Несколько банок консервов, зажигалку, складной нож и фонарик, моток веревки, герметичный ящик с сигнальными ракетами, вещмешок летчика с небольшим запасом сменной одежды, мылом в прозрачной мыльнице и прибором для бритья. Последний мне пока не очень сильно был нужен, но…Нашел я также и сотовый телефон, правда сильно поврежденный водой, но прихватил его на всякий случай, все найденное попихал в рюкзак, приметил, что еще можно было прихватить – ящик с инструментом и кое-какие запчасти, и привязав к мешку спас-жилет, всплыл на поверхность. Песчанки все так же кружились, но близко не подплывали, так мы и отправились к берегу всей толпой.
Буксировать до отказа забитый вещмешок оказалось менее удобно, чем человека. Или может вчера отчаяние придало мне сил? Кое-как дотянув сопротивляющийся груз, я без сил упал на золотистый песок и некоторое время пытался выровнять дыхание, в который раз поминая Степку с его гребанной яхтой. Когда мои ребра перестали судорожно вздыматься, я, приподняв голову, уткнулся в босые загорелые ноги. И застыл от неожиданности. Выходит, мой спасенный пришел в себя!
Приподнявшись на руках, я уставился на него, разглядывая с любопытством. В высохшей измятой одежде и в сознании он выглядел более…взрослым. Лет 25 точно, хотя, судя по выражению глаз, может и больше. Какое-то время мы молча разглядывали друг друга, потом он легко ухмыльнулся и протянул мне руку. Тут только я понял, в какой двусмысленной позе стоял перед ним. Идиот в одних мокрых плавках на четвереньках, с его вещмешком под задницей. Вспыхнув, я вскочил, и сердито уставился на него. Его улыбка стала шире, обнажая ровные белые зубы.
- Охаё.1
Широкая искренняя улыбка давала мне понять, что это меня так не выматерили, а поприветствовали. Наверное. Я вообще-то понятливый, когда не на пустой желудок. Поэтому, ощущая себя немного…смущенным тем, что стою почти голый перед парнем, который меня выше и как-то странно рассматривает, я проворчал:
- И тебе того же.
И чего он так лыбится, рожа сейчас того и гляди треснет. Блин, когда он тихо лежал на моей импровизированной лежанке, укрытый местными лопухами, он казался намного безобиднее. И куда вся моя тоска по обществу делась? Стало неуютно и я быстренько протерся мимо него, волоча мешок. Но на втором шаге ноша внезапно полегчала. Недоуменно оглянувшись, я заметил, что пилот подхватил мешок и легко несет его, а я лишь за тесемки придерживаю. Конечно! Вон, какой лоб откормленный, это я тут на растительной диете совсем ослабел. Ну и ладно, пусть тащит, если весь такой выздоровевший. Так, караванчиком, мы и добрели до моего лежбища. Сгрузив мешок, скоренько одел брюки и немного расслабился. Эх, надо бы выяснить у этого утопленника, как мы с ним вообще общаться будем. Предчувствия меня не обманули, когда на в лоб заданный вопрос:
- Parlez-vous francais?
Он, сверкнув глазами, припечатал:
- Do you speak English?
Твою мать! Ведь говорил мне папаша, когда я в школе встал перед выбором – какой язык учить – мол, сынок иди на английский. Ой, я дура-ак! Мне ж надо было французский учить, я ведь тогда от Жана Марэ тащился. Вот и притащился. Единственный разумный индивид в полуметре от меня, а мы с ним и пары слов не свяжем. Нет, ну конечно, несколько фраз на англе я знал, друзья там в обиходе употребляли, в интернете – опять же, но в первом случае известные мне фразы носили несколько.. неформальный характер, а то, что требовалось для программ и инета… Фраза типа «папа, что такое format С:?» мне в данной ситуации не очень поможет.
Я отвел глаза и ответил:
- Non.
Он понял, и его улыбка чуть приувяла. Но, спустя мгновение, его ладонь легко коснулась моего колена и он, указав на себя рукой, произнес:
- Ватаси ва Таяши, 2 - и, опять просияв ослепительной ухмылкой, указал на меня.
- Тимофей, можно Тим, - растерянно пробормотал я, ослепленный его улыбкой. – Ты откуда? Cоuntry?
Он понял и добил меня:
- Нихон коку.3
Почувствовав себя блондинкой, я переспросил:
- Нихон?
Парень, чуть поморщившись, пояснил:
- Japan.
Бля, японец! Японского я точно не учил. Хотя… пара слов застряла из анимешек, которые Маринка, моя бывшая, так любила смотреть. Несостоявшийся утопленник тем временем не успокоился. Опять указав на себя, он произнес:
- Таяши, нихонзин. Тим..?
- Русский я. Russia.
Японец удивился. Да знаю я, тут русских днем с огнем не найти. Один я такой. Только вот как ему объяснить? Он тем временем лопотал:
- I remember nothing. My plane has fallen?
Из всего я понял только plane – самолет. Попрощавшись с годами учебы в школе и университете, я вернулся к методу детсадовского общения, и на пальцах изобразив падение самолета с соответствующими звуками, указал примерно туда, откуда притаранил сначала японца, а потом и его шмотки. Он кивнул в знак того, что понял и, прижав ладонь к сердцу, проникновенно сказал:
- Яхари. Домо аригато годзаимас.4 – И склонил голову, завесившись черными густыми волосами.
И что мне на это отвечать? Пока я мучился, желудок ответил за меня. То ли на него навеяли благие воспоминания те консервы, что я обнаружил в утопленном самолете, то ли он просто решил мне напомнить о своем существовании. Но, в нечаянно легшей на остров паузе меж птичьих воплей, урчание прозвучало как гром небесный. Твою ж мать! Не знаю почему, но под веселым взглядом япошки я покраснел весь, даже пятки загорелись.
Потом, кивнув своим мыслям, он потянулся к рюкзаку и перевернул его над лежанкой. Подумав, взял нож, отрезал кусок веревки и, поднявшись с колен, пошел вглубь острова. Я от любопытства даже забыл, что жрать хотел, и припустился за ним. Таяши, пока я его догнал, уже успел сломать довольно ровное деревце, толщиной в 2-3 пальца и обстругивал его, придавая одному концу форму острия. Ясно, копье делает, только на кого? На этом проклятом острове иной дичи кроме разноцветных воробьев всех мастей и меня больше охотиться не на что. Надеюсь, он не людоед? А то, что-то мне его улыбка не нравится…И клычки островаты… Тьфу, о чем я думаю?
А копье вскоре пригодилось. Оказывается, Таяши рыбу бить собирался. Я такой рыбной ловли в своей жизни не видал! За пять минут – шесть здоровенных рыбин! Подбирая шестую, толстую и пятнистую, я ощущал, как благодарность девятибалльным валом поднимается в моей душе. Не иначе, мне этого пилота сами небеса послали! А то так и сдох бы тут с голодухи. Представляя уже статьи в газетах: «Сын богатейшего промышленника России Тимофей В. После продолжительных поисков, был найден умершим от голода на безымянном островке в …ском океане..» Абзац. На том свете бы точно стыдно было.
Оставив японца потрошить рыбу, сам пошел за дровишками. Ну не сырьем же ее есть, при наличии зажигалки – то? Хотя, та малявка, что я поймал сам несколько дней назад и сырьем пошла на ура. Ладно, не буду демонстрировать плохие манеры. Пол часа и потерпеть можно, пока готовиться будет. Набрав хвороста и придя на берег, увидел, что Таяши рыбу уже выпотрошил и промыв, обмазал глиной, что у ручья была в избытке. Потом он ее упаковал в небольшую ямку в песке, присыпал сверху и разложил костер.
Спустя некоторое время, я уже давился обалденно вкусным дымящимся печевом, выковыривая куски рыбы из глиняного плена. И, конечно, напрочь позабыл про хорошие манеры. Вторая рыба пошла уже медленнее, видимо желудок усох за время вынужденной диеты. Но я себя пересилил! И рыбу добил, так что даже широко рот открывать не пытался – место в желудке закончилось, и рыба стояла у горлышка. Блаженно откинувшись на теплый песок, словил на себе взгляд улыбающегося японца.
И что это было? Или мне показалось, или он на меня как то странно смотрел, пока я пальцы облизывал. Ну, голодный я, посиди тут на острове без ничего 12 дней – и я посмотрю, как ты на еду кидаться будешь.
Все-таки, с одной стороны хорошо, что мы поговорить не можем – глупыми разговорами доставать не будет. Но с другой… Вот о чем он сейчас думал?
Пошевелиться сил не было – все ушли на переваривание рыбы. Мой организм явно не ждал такого подарка от своего непутевого хозяина и всю энергию бросил на разборки с нечаянной радостью. Мысли ползли лени-иво, словно гусеницы, и потому, когда Таяши подобрался ко мне поближе и прилег рядом, даже не дрыгнулся. А когда он осторожно взял мою руку, расслабленно лежавшую до того на животе и поднес к своим губам… и провел языком в ложбинке меж пальцев… меня тряхануло, да так, что я просто на месте подпрыгнул и с недоумением уставился на приподнявшегося на локте японца. Его черные глаза, прищуренные на солнышке, влажно поблескивали, а у меня все волоски от этого дыбом встали и мороз по коже пробежал. Жарким днем. Чего-то я тут не догоняю? Видимо, выражение лица у меня стало соответствующее, Таяши рассмеялся, закинув голову.
Тьфу на тебя! Даже думать об этом не хочется. Пойду лучше, еще топлива наберу. К вечеру пригодиться, пусть у нас еще две рыбины запеченные остались, надо еще фруктов набрать, и потом, может он знает, что из зелени тут съедобно.

Оказывается, в пищу годились и луковички растений, в избытке росших на берегу ручья и еще цветы – белые и лохматые, и молодые побеги бамбука и… короче, я оказался явно не приспособлен к дикой жизни в отличие от Таяши. Мне вот интересно, откуда он все это знает? Да еще и самолетом управлять умеет. Кстати, когда я ему намекнул на консервы, он жестами мне попытался объяснить, что они для нас несъедобны. Вряд ли жадничал, потому как прикопал их неподалеку от лежанки, прямо на моих глазах. Типа я взять мог, но решил ему поверить, тем более, что на банках кроме иероглифов больше никаких рисунков не значилось. И с чего я решил, что в жестянках – еда? Может там краска для пола или масло машинное. Только вот тара маловата – по пол-литра, не больше. Ну, да и фиг с ними, теперь у меня есть добытчик, с голоду не сдохнем.
Так до ночи и проколупавшись, мы соорудили нечто вроде шалаша из палок и больших листьев, и сидели теперь у костра, слушая тихий плеск волн. То ли погода менялась, но с моря тянуло довольно таки прохладным сквозняком, и я стал зябнуть. Послушав лязг моих зубов, Таяши, вздохнув, поднялся и пересел ко мне, притягивая меня так, чтобы спиной я опирался на его грудь, а сам он – на ствол дерева. Я, напрягшись по началу, ощутил тепло и расслабился. Тем более, что ничего странного японец больше не предпринимал. Эх, жаль, у него с собой хотя бы одеяла не было, только пара тонких маек и белье. Попихав высохшее белье в просохший вещмешок, можно было его использовать вместо подушки. Так что, как не крути, спать придется в обнимку, как и в прошлую ночь, используя вместо грелки друг друга.
Только вот меня эта мысль вовсе не радовала. Прошлой ночью японец был почти без сознания, тихий и не опасный. А сегодня у меня из головы не шла та утренняя сцена, когда он свои горячим языком мне пальцы…приласкал. Бля! Чувствуя, что опять начал дрожать, но уже по другой причине, я разозлился. Да что он себе возомнил, дылда узкоглазая. Мне теперь и спать придется с опаской? Я же парень. Не девка. Надо как то до него эту светлую мысль донести.
Таяши, меж тем мою дрожь расшифровал по-своему, и еще крепче прижал меня к себе, сцепив руки в замок на моем животе, ну…или чуть ниже. Намного ниже. Да что ж это делается? Словно что-то поняв, японец передвинул руки выше. А я все еще напряженно думал, вырываться мне и идти спать в другое место, или сделать вид, что ничего не заметил. В первом случае – выспаться не придется из-за холода. Во втором… И вообще, может это мне так кажется, что он ко мне неравнодушен? А в памяти услужливо пронеслась утренняя сцена. Ну и что теперь мне делать? Сбежать завтра на другой остров? Тут плыть недалеко. Только вот как я кормиться буду? Нож то один, да и вряд ли он мне его отдаст добровольно. Я рассматривал его пальцы, сомкнутые на моем животе и тихо матерился про себя. Длинные, сильные, и руки, хоть и с тонкими запястьями, но жилистые. А та скорость, с которой он утром рыбу забивал. Я ее даже увидеть не успевал – а он – хрясь – и на берег выбрасывает, в голову проткнутую. И отнимай после этого у него нож. Я восточными единоборствами не занимался, только плаваньем и бегом. Тут на ум пришел старый анекдот:
«Папа-армянин: - Ашот, а гдэ тот пистолэт, каторый я тэбэ на дэн рождэния подарил?
- А, папа, он мнэ нэ нужэн, я его продал, купил часы – ролыкс –пасматри, харошие.
- Да-а! (Пауза). Прэдставь, прыходит к тэбе нэгодяй и гаварит – Я твою маму имэл, дэда, бабку, папу и вообще всю твою сэмью. И что ты ему ответишь? – Полвторого??!»
Нервно хмыкнув, я решил пока оставить все как есть. Может мне повезет и завтра нас найдут. Ведь теперь, как я понимаю, должны вестись поиски и самолета тоже? Мы же не застрянем здесь навечно?
Костер догорал, и я понял, что пора все-таки укладываться спать. Правда, адреналин, гулявший в крови, расслабиться не давал, и когда Таяши, забравшись в шалаш, протянул мне руку, я заколебался. Что за черт! Чувствую себя невестой перед первой брачной ночью. Причем, замуж меня отдали явно без моего согласия… Японец, словно поняв мои колебания, опустил руку и с легкой улыбкой неясного содержания продолжал строить глазки в отсветах затухающего костра. Тут мне в спину как-то уж очень откровенно дунул прохладный ветер, и я решился. Чему быть – того не миновать, а так просто я не сдамся в случае чего. Как говорится – не отобьюсь, так хоть согреюсь. И заполз в шалаш.
Думал - всю ночь не сомкну глаз, но, изрядно умотавшись за день, и наконец, объевшись, уснул практически моментально.
___________
1. Охаё – неформальный вариант «доброе утро» по-японски.
2. Ватаси ва Таяши. – Меня зовут Таяши. (иск. яп)
3. Нихон коку – самоназвание Японии
4. Так я и думал. Огромное вам спасибо. (япон.)

Мне было тепло и уютно и еще как-то…защищено, что ли. Уже давно я не испытывал ощущения такой полной безопасности. Почему? Это продолжение сна или… Оказалось – или. Открыв глаза, я увидел ночь. Хотя, судя по птичьему гомону, над островом уже стоял день, и должно было ярко светить солнце.
Тогда почему вокруг меня такая темень и этот аромат…настолько нежный и волнующий, заставляющий сердце сжиматься в сладких судорогах, и просить, чтобы ночь никогда не заканчивалась?
С превеликим трудом я заставил себя поднять голову и только тогда понял, что спал, уткнувшись лицом в разметавшиеся черные волосы, крепко обнимая руками и обвивая ногами чертового японца. К тому же, уже по-видимому давно не спящего. Чееерт! Секунду я просто не мог поверить, что я – Я сам к нему ночью примостился! Чуть не верхом на него залез, обвил как…плющ. Но больше всего меня убивало не это, а довольное умиротворенное лицо и внимательный взгляд с легкой смешинкой.
Испытывая жуткую неловкость и смущено краснея, кое-как выпутал свои руки-ноги, затем, будто по наитию, собрал его разметавшиеся волосы, отстраненно наблюдая за своими руками, словно за чужими. Неожиданно шелковистые, длинные как у девушки, глянцево-блестящие, это их запах столь нежно щекотал мне нервы, пока я спал, вольготно расположившись на японце.
Внезапно включились мои мозги, и я судорожно отдернув руки, с невнятным возгласом почти на четвереньках рванул из шалаша, чуть не снеся некрепко сплетенную стенку.
Весь день я прятался. Мне было настолько стыдно и стремно, словно я нечаянно убил кошку любимой бабушки. И стоило мне только чуть успокоиться, как в памяти вспыхивали черные бездонные глаза Таяши, его странная полуулыбка, словно ножом по сердцу. Небольшие размеры нашего островка, естественно не могли послужить помехой японцу. И если бы он захотел, то в два счета меня обнаружил. Но он ограничился только тем, что приготовив завтрак, негромко позвал меня:
- Tim! Breakfast!
Острый приступ гордости и стыда не позволил мне выйти к нему. И те же чувства заставляли меня метаться по острову в поисках…чего? Мне казалось, что дни вынужденного одиночного заключения перемололи мое «я» так, как и отец не сумел бы, даже если бы захотел, а ведь его авторитет для меня являлся самым незыблемым в этом мире. Так же как и его мнение. Правда, надо сказать, что отец практически никогда не давил на меня, лишь умело направлял советами. Единственный раз, когда я не послушался – этот самый пресловутый иностранный язык. Расплата постигла меня спустя столько лет. А невозможность объясниться с Таяши, наверное, еще больше обостряла мое отчаяние.
Мечась по острову, словно неупокоенный призрак, я всячески старался избегать той части, где присутствовал этот странный парень. Весь день питался фруктами, и луковицами водных растений, что показал мне Таяши. И вспоминал. Как раздевал его, когда он без сознания лежал на моей лежанке, тихий и беззащитный. Как он обнимал меня тогда у костра, и свою дрожь под его сцепленными в замок сильными руками. Вспоминал тех девушек, с которыми спал, сбившись со счета и недоумевая, почему они так яростно не хотели со мной расставаться. Хотя здесь все было вполне объяснимо – из-за денег, естественно, денег моего отца, его положения, и своих перспектив. А вот то, что я объяснить себе не мог, зачем этот чертов утопленник тогда, за завтраком, взял мою руку и … ощущение, рожденное его языком, ласкавшим мои пальцы. Горячий черный узел, связавший мои внутренности, готовый разорваться черной молнией.
У меня имелось несколько друзей – геев. И я прекрасно понимал их, и не чурался дружбой с ними. В принципе, они ни в чем не отличались от огромного количества других парней, с которыми я общался или дружил. А то, с кем они спали… так это их право, и не мне было вмешиваться в их личную жизнь. Но вот понять, почему парня тянет к парню я так и не сумел. Что может притягивать тебя к другому, если его тело как две капли вводы похоже на тебя самого? Женщина, девушка – ее тело всегда возбуждало, оно намного мягче, нежнее, и все эти восхитительные округлости, и…
А сейчас, даже на другой стороне острова я ощущал присутствие Таяши, почти на бессознательном уровне. Словно я уподобился стрелке компаса, только указывала она не на север, а на этого возмутительного парня. И это не могло не пугать. Может ли человек в одночасье изменить свою ориентацию? Или…я родился таким и просто не осознавал этого?
Взъерошив волосы, я гипнотизировал волны, набегающие по мелководью на золотившийся в закатном солнце песок. Две вещи, на которые человек может смотреть без устали – языки пламени и текущая вода. Входишь в медитативное состояние, и все проблемы разом исчезают, пусть и не на долго.
А мне хотелось распрощаться с проблемами. Ох, как хотелось. Вероятность того, что нас отыщут, с каждым днем все уменьшалась. Невозможность общения напрягала, но и наличие еще одного человека уже не позволит сбежать на другой остров. Я просто с ума сойду окончательно, зная что в нескольких сотнях метров есть еще одна живая, мыслящая душа, и пусть я ее – его не понимаю…Но ведь и он меня тоже не понимает, и вовсе не тяготится этим. Может из-за одного поступка, совершенного невзначай, просто себя накручиваю?
Гамлетовский вопрос, или даже Чернышевского. Что делать и как быть. Отстраненно наблюдая за последними солнечными лучами, окрасившими море в цвет крови, я даже не услышал, как он ко мне приблизился. А когда его рука легко коснулась моего плеча, я опять получил свою чертову дозу адреналина.
- Таяши! Ты меня заикой сделаешь!
Сердце колотилось о грудную клетку, будто выскочить собиралось. А япошка стоял смирно рядом и протягивал мне запеченную рыбу. Мля, инфаркт и кофе в постель!
Минуту я сверлил его взглядом, а он отвечал мне белозубой понимающей улыбкой. И молчал. Так и подмывало схватить эту глиняную статуэтку рыбы и треснуть ему по наглой физиономии. Только нормальные люди так не делают. К тому же он и сдачи дать может. А еще у нас разные весовые категории. И…он ведь принес мне еду?
***
Спали мы опять в обнимку, и японец никаких поползновений ко мне больше не предъявлял. Ну а то, что утром я, проснувшись, опять наткнулся на его зовущий взгляд…Что ж, за погляд копеечку не берут. На море явно собиралась гроза, небо на востоке затянуло и я подумал, что нужно срочно доставать с самолета все, что можем. На мелководье его волнами размечет на мелкие запчасти, и хрен потом что отыщешь. Поэтому мы с Таяши, который, видимо, оценил мои размахивания руками правильно, бодренько закусили фруктами и устрицами и, прихватив спас-жилет ломанули к самолету. Проблему запросто решил бы небольшой плот, но, во-первых, рубить стволы нечем, а во-вторых – связывать их тем жалким огрызком веревки, что я прихватил с самолета – бессмысленное занятие.
Потому – решили воспользоваться надувным жилетом, и всеми подручными материалами, что найдем в самолете. Акул не было, что еще больше подтвердило приближение шторма, и мы спешили, ныряя попеременно, подвязывая к жилету инструменты, детали обшивки, и прочие мелочи, еще даже не осознавая, что из всего этого пригодится, а что можно было и не корячится тащить. В последний заплыв японец добыл из-под кресла пилота полупустую бутылку с загадочной зашифрованной иероглифами этикеткой. Сплавав раз десять туда-сюда, изрядно отупев, я уже не чуял ни ног, ни рук, действовал на автомате. Началось волнение, и когда я в очередной раз пошел в воду, Таяши придержал меня за локоть, отрицательно качая головой. Тучи подошли к солнцу, закрыв его, и на остров обрушились порывы ветра.
Мы бегом перетаскивали все добытое из самолета вглубь острова под невысокое дерево с раскидистой густой кроной, туда же перенесли и свой самодельный дом, подгоняемые резкими порывами начинающейся бури.
Забравшись в шалаш, мы слушали гулкий шум падающих капель, обрушившихся на остров как из ведра. Наше хлипкое убежище дрожало и тряслось, сокрушаемое ветром, добиравшимся даже вглубь острова, сквозь защиту из кустарника и деревьев.
Странно, раньше я даже не задумывался, когда сообщали о жертвах урагана Катрина или цунами. А сейчас – лишь небольшая буря уже ввергла меня в странное состояние. Умом я отлично понимал, что мой остров, судя по небольшой возвышенной местности, обилию высоких старых деревьев, скорее всего, сумел пережить сотни подобных штормов. Но сердце заходилось от каждого порыва, казалось, будто сейчас огромная волна попросту смоет наше жалкое пристанище – маленькую кочку посреди безбрежного океана.
Дикие завывания, стоны гнущихся стволов, ливень, настолько сильный, что в двух шагах мир терялся в серой непроглядной пелене. Наше укрытие начало понемногу протекать, а буре все конца и краю не было видно. Я стал потихоньку подмерзать.
В мертвенных вспышках молний я увидел, как Таяши протягивает мне полупустую бутылку, ту, что мы доставили на остров в последний рейс. Отвинтив крышку, я унюхал нечто алкогольное с терпким ароматом и, хлебнув от души, чуть не закашлялся – почти как водка – градусов сорок, не меньше! Самое то, от простуды и дурного настроения! На пустой желудок и усталый организм этот глоток подействовал не хуже удара лошадиным копытом.
Жидкость огненной волной пронеслась по пищеводу и ударила в голову. Таяши, хлебнув из протянутой ему бутылки, завинтил ее и обнял меня, притягивая к себе. Почему-то сразу буря, бушевавшая снаружи, отошла на второй план.
Все поплыло перед моими глазами, алкоголь весело бурлил в венах, шумел в ушах, снимая все былые ограничения. Лицо моего японца, освещаемое проблесками молний как фотовспышками, приблизилось к моему. Жар из вен устремился вниз, прямо к паху, и я «поплыл», сам потянувшись к губам Таяши.
Их горьковатая свежесть, бешенный стук моего сердца и теплая гладкость его кожи под моими дрожащими пальцами – вкупе с бродящей в моих венах выпивкой – создало безумный коктейль.
Мне казалось, что от внутреннего жара, распространяющегося по моему телу, сейчас загорится одежда. В брюках стало болезненно тесно.

***
Таяши, видимо, тоже понял это, и одним движением проведя сильными пальцами по моей щеке, соскользнул на шею, вниз по груди, животу и, расстегнув молнию, прикоснулся к моему напряженному члену. Лаская меня одной рукой, второй он надавил мне на обнаженную грудь, понуждая откинуться на лежанку. Уже чуть подмокшие листья липли к спине, охлаждая горящую кожу. Редкие капли, проникшие сквозь крону дерева и листья, которыми был укрыт шалаш, падали мне на лицо, стекая словно слезы. Таяши стащил с меня штаны – все как во сне плыло передо мной, пока зеленый потолок не заслонили агатовые глаза. Странное выражение мелькнуло в них, но из-за темноты, я ничего не разобрал, тая под его ласковыми руками, а потом…потом он спустился вниз и горячим языком коснулся моей отвердевшей плоти. Я задохнулся от остроты ощущения, но спустя мгновение нас обоих ждало еще большее веселье. Лишь только Таяши приник губами к моему члену, как внезапно на нас рухнул сотрясаемый непогодой шалаш. Млять! Пять секунд я думал, что стал кастратом! И теперь буду петь только фальцетом.
Горящую плоть, которую японец чуть не оттяпал от неожиданности, нехило саднило. Надетые на его шею вперекрест связанные ветки с листьями – придали ему вид папуасского царька, а абсолютно круглые глаза, столь непривычные для всей восточной расы на фоне темнеющей листвы и алмазных капель, блистающих в отсветах молний – дополнили сюрреалистическую картину. Лежа голышом, в ветках, с прикушенным достоинством под этим «туземным царьком» я почувствовал, как напряжение всех дней моего заточения на острове схлынуло бушующим потоком. Не смотря на легкий дискомфорт в паху, на меня банально напал дикий ржач. А тут еще под ветром с дерева спикировал большущий лист и прикрыл мой…недооткушенный орган. Это при том, что эрекция никуда не делась! Красота… Спустя минуту ко мне присоединился и Таяши. Как два идиота мы сгибались от смеха, заикались, а у меня аж слезы пошли. Возбуждение прошло само, и лист опал, вызвав новый приступ гомерического хохота.
Пока истерили – шторм внезапно окончился, будто и не было его. Из темных туч выглянуло солнце, земля начала парить. А мы, мокрые, перемазанные, местами инвалиды, кое-как выбрались из вороха веток, развесив мокрую одежду по кустам. Щеголяя в мокрых плавках, уже почти протрезвевший, я потащился за фруктами, так как рыбы в ближайшее время не предполагалось – из-за шторма косяки ушли в море с мелководья. Таяши отправился за устрицами, а вернулся с парой птичек. Судя по его богатой мимике и жестам – сам не ожидал, что удастся их элементарно сбить палкой. Только жарить эту дичь не на чем – все вымокло, и не разгоралось. Потому, разложив ветки на пляже для просушки на солнышке, мы давились фруктами. Спустя пару часов, прожарив наш нехитрый шашлык из птичек, до смешного маленьких, сгрызли их вместе с костями.
Ловя мимолетные взгляды, бросаемые в мою сторону, я всей кожей ощущал его интерес ко мне. Но, протрезвев, с легким ужасом и каким-то болезненным вожделением вспоминал прикосновения губ ко мне там, внизу, и никак не мог разобраться - говорит ли во мне любопытство или бракованные гены. Мысль о том, чтобы заниматься ЭТИМ с парнем, не вдохновляла, но реакция моего тела на столь скромную короткую ласку - однозначно свидетельствовала об обратном. Опять вопрос «Как быть?» вставал во всей своей красе. А я вовсе не Гамлет, и душевные терзания такой интенсивности притомили вконец.
Ладно, вопросы – вопросами, а жить как-то надо. Весь остаток дня мы восстанавливали свое жилье. Благодаря найденному в самолете небольшому топорику (кто знает, зачем он хранился в инструментах?), мы смогли нарубить несколько жердей покрепче, и вкопав их с помощью гаечного ключа, используемого в качестве лопаты, в землю, связали верхушки веревкой, закрепив к веткам дерева, того самого, под которым развалился наш прежний шалаш. Этот будет покрепче и не обрушится в самый…неподходящий момент.
Вставал вопрос пропитания. Устриц почти всех приели, следовало отыскать новое «месторождение», и Таяши, прихватив копье на случай появления рыбы, отправился «на охоту». Я же занялся разборкой вещей, отсыревших и изгвазданный бурей и морской водой. В небольшой сумке, выловленной японцем, оказался парашют, и я навесил его для просушки на раскидистый куст. Целое сокровище! И простынка и одеяльце в одном лице, думал я, весело насвистывая, и фасуя инструменты. Больше к моему великому сожалению ножей у нас в хозяйстве не обнаружилось, зато стамеска, невесть как затесавшаяся в короб с прочим металлоломом – при необходимом умении вполне меня устроила. Размечтавшись, так увлекся, что яростный крик, донесшийся с берега, буквально пинком выкинул меня в реальность, пробирая до костей. Что случилось?
Не разбирая дороги, продрался сквозь густые кусты, исцарапавшись, и замер как вкопанный, буквально налетев на чертова японца. Его окровавленная ниже колена нога носила явные следы зубов, а на песке валялась небольшая акула, насквозь пробитая копьем. Видимо, охотники не поделили добычу, и Таяши одержал верх. Тихий приступ невыразимой паники, пронзивший все мое существо, словно вверг меня в глубокую пучину. Из-за нашей безалаберности я мог потерять Таяши! Будь акула чуть крупнее, или…впрочем, он и сейчас вполне может истечь кровью, и тогда я останусь здесь совсем один! Схватив парня за локоть, я буквально потащил его к ручью и, отодрав низ своей рубашки, прополоскав его в ледяной воде, обмыл и замотал рану, причиненную нашим будущим ужином. Пока перевязывал, с беспокойством следил за совершенно бесстрастным лицом пострадавшего, рассматривающего меня с интересом. Да что с ним такое? Я чуть с ума не сошел, когда всю эту картину увидал! От пережитого у меня руки тряслись и сердце выскакивало, а он сидит, как ни в чем не бывало. Наконец нога была перевязано, а из меня словно все кости повынимали. Осев мешком прямо на траву, я вцепился в его неповрежденную ногу и прижался к ней щекой. Какое-то время мы кажется просто не дышали. А потом до меня дошло – ЧТО я делаю!
Вскочить мне японец просто не дал, крепко обхватывая руками и повалив прямо на траву, яростно целуя, содрал с меня остатки рубашки и плавки, и продолжил то, что так и не удалось проделать накануне в шалаше.
Находясь в легкой прострации, я даже отбиваться не подумал, отстраненно замечая, как его теплые ладони скользят по моей прохладной коже, оставляя огненные следы повсюду, как его губы прокладывают жгучую дорожку вниз, и смыкаются на моей плоти, а дальше, дальше…слов не осталось, и я просто парил, и все мое тело пело под его ласками и от осознания, что он остался жив и со мной здесь и сейчас.
- Ммм…Таяши….Я…сейчас…- изнемогая, простонал я, и обиженно взвыл, когда он отнял свои губы. Но, поймав лукавую улыбку, ощутил ТАМ уже его пальцы и спустя миг излился ему в руку.
Он приник ко мне губами, будто хотел выпить мой стон до самого дна и я почувствовал свой вкус на его губах, задыхаясь и обессилев вконец. Но этого ему было мало, и внутрь меня проник его палец в моей смазке. Я дернулся, но протест опять утонул в глубоком поцелуе, а потом у меня перед глазами вспыхнули звезды… Когда он извлек пальцы, я тихо всхлипнул, но тут же он вошел в меня целиком и остановился, давая привыкнуть, тут я сам уже двинул в нетерпении бедрами и…
У меня никогда раньше ни с кем не случалось такого. Звездная феерия, до полной потери сознания, до остановки дыхания, настолько сильно, оглушающе…невозможно…

Потом, поджаривая мясо акулы на костре, и не отводя друг от друга глаз, мы просто улыбались друг другу, не в состоянии общаться, не зная языка, этот человек стал для меня самым близким. С легким стыдом заметил на его плечах отпечатки своих пальцев, царапины… Это тоже я? Мое лицо пылало.
- Тим…
- А?...
Он пересел ко мне, обнимая, и я приник губами к синяку на его плече, словно извиняясь… В эту ночь он еще пару раз брал меня… И про его ногу мы совсем позабыли… Я то, вообще забывал обо всем, сходя с ума в его объятиях.
А утром, когда мы вышли на берег, то увидели неподалеку небольшой корабль. Таяши вскрикнул и бросился разжигать костер, сложенный на берегу специально для такого случая. А я слушал свое остановившееся сердце. Все кончено. Лодка, спущенная за борт, неслась к нам, рассекая волны. Еще немного, и я навсегда распрощаюсь с ним. Он уедет, вернется в свою жизнь, а я…меня дома ждет отец, университет, Степка и отчаянная пустота внутри, выгрызающая нутро. Когда я успел так влюбиться? Таяши собирал вещи в свой вещмешок, выкопал консервы, завернул их в кусок ткани из парашюта – пять банок отдельно и одну – отдельно. Потом посовал запасную рубашку и отдельно упакованную банку в рюкзачок от парашюта. Все это время я не сводил с него взгляда, чувствуя, как режет глаза, и болит внутри.
Он, наконец, угомонился и, подойдя ко мне, опустил рюкзачок у моих ног и крепко обнял меня. Вдыхая его запах в последний раз, я чувствовал, что непрошенные слезы капают ему на плечо, туда, где оставались мои следы…
Он отпустил меня и пальцами вытер слезы с моих щек, поцеловав, он прошептал мне на ухо:
- Доко ни икарейоу томо канаказу митсукете яру…5 Айситэру….6
Господи! Ну почему я не понимаю тебя?!
Крепко обнявшись, мы ждали лодку – наше спасении и наш конец…

______________
5. Я разыщу тебя всегда и везде, куда бы тебя не занесла жизнь. (яп.)
6. Я люблю тебя. (яп.)

***
Прошло уже пять месяцев с того дня, когда нас выловили местные пограничники. Друзья действительно меня искали, подняв весь городок и все побережье на уши. Лишь мы сошли на берег, как нас разлучили, и я больше его не видел, удушенный объятьями Степки, который громогласно орал:
- Тим!!! Идиот, я из-за тебя поседел! А отца твоего чуть инфаркт не хватил!
- Он здесь?
- Конечно! И с целой поисковой командой! А ты сам нашелся, только худющий, как скелет!
- Степ, а ты…не видел, куда делся тот японец, с которым меня привезли?
- Какой? – Степка недоуменно задрал брови.
Внутри меня все оборвалось. Потом была встреча с отцом…Об этом я вспоминать не хочу совсем. Много он мне тогда сказал, и я ему тоже. Но, тем не менее, все утряслось, мы возвращались в Россию, и лишь моя душа была не на месте. Как я ни старался, но отыскать следы японца так и не сумел. Единственное, что удалось узнать у погранцов, что прямо с трапа его забрали трое на темной машине. И все…
Эти пять месяцев тянулись, словно резина. Я рассказал отцу урезанную версию нашей робинзонады, но судя по всему, отец сумел услышать и то, что сквозило меж строк. Гомофобом он никогда не был, но и радоваться конечно не стал. Лишь сказал:
- Забудь. Все как сон, отложи в самый дальний уголок памяти и забудь. Ты выбрался, ты в порядке и нечего раскисать.
Только забыть никак не получалось. Когда так ярко напомнили… В консервной банке с иероглифами, которую перед расставанием мне вручил Таяши, оказались достаточно крупные бриллианты, залитые каким-то желе, потому при встряске банка и издавала звук, похожий на плеск тушенки.
Отец, задумчиво потирая переносицу сказал, разглядывая неожиданное богатство:
- Контрабанда! Дорогой подарок за спасение жизни. – Он задумчиво посмотрел на меня. – Возможно, забыть его не получится, сынок. Такими вещами не разбрасываются так просто…

Спустя пять месяцев около дома меня окликнул такой знакомый голос, я резко обернулся и умер…А потом воскрес, уже в его руках. Последней мыслью, мелькнувшей в моем сознании была: «Я – сплю!»

@темы: Слеш, Ориджиналы.