- Чтобы мечты сбылись, нужен любящий волшебник, а не болтливый сказочник! - Кхм, сказочник - хотя бы не скучно. А волшебники вообще любят сбывать мечты. Правда, в основном, свои. Только врядли ты этому обрадуешься...
Львы и тигры 2. Укрощение строптивого. Сказ четвертый.
Автор: Тиамат
Глава 4
Когда прошла еще неделя, Норт решил, что настала пора продемонстрировать южанину преимущества цивилизованной жизни. Одним из таких преимуществ была «баня» – комнатка в основании башни, где имелся очаг, сток для воды и здоровенная бадья. Здесь, бывало, мылся сам Норт, когда ему было не лень спускаться-подниматься по винтовой лестнице. Когда ему было лень, жестяную ванну слуги притаскивали прямо в его покои в башне, а потом бегали туда-сюда с ведрами. А вот Артагир пропадал в бане часами – после долгих путешествий его скребли, отмывали, ровняли волосы, ногти, делали маникюр и массаж. Норт как-то раз трахнул его прямо в бадье, не в силах дождаться окончания процедур.
Кинтаро под конвоем и в цепях отвели в баню – и безбоязненно оставили там, благо в комнатушке не было ни окон, ни других возможных путей побега. Цепи с него сняли, конвоиры остались за тяжелой дубовой дверью, и южанин из своей грязной вонючей камеры попал будто бы в другой мир, полный света свечей, тепла очага и душистого запаха мыла. Он так обалдел, что даже не упрямился, когда его принялись отмывать. Смазливые мальчишки из прачечной терли его огромное тело мочалками и отчаянно стреляли глазками, а друг на друга почти что шипели и чуть не подрались из-за гребня, которым следовало расчесать спутанную черную гриву, падающую до пояса. Поваренок накрыл на стол, поминутно роняя приборы, потому что засматривался на Кинтаро и вздыхал, изо всех сил завидуя смазливым мальчишкам из прачечной. Легкие закуски, мясо, вино – все было придирчиво выбрано начальником крепости, чтобы подкрепить силы пленника, но не накормить до отвала и не расстроить отвыкший от обильной пищи желудок. Вино принесли неоткупоренным, чтобы Кинтаро не заподозрил, что в дело пошло хорошо знакомое ему зелье. На самом деле Норт рассматривал такую возможность, но по зрелом размышлении передумал. Зачем? Все должно быть добровольно.
Разумеется, от вкусной еды и горячей воды пленника разморило, и ему дали возможность вздремнуть, пока лекарь, он же костоправ, разминал его и втирал масло в смуглую кожу, заодно проверяя, как заживают рубцы, синяки и ссадины. Потом для него наполнили горячей водой бадью и посадили отмокать и наслаждаться. Мальчишки из прачечной разложили на скамейке полотенца, одежду, поставили рядом туфли, даже не забыв ленту, чтобы южанин мог убрать волосы, собрали грязную посуду и оставили его одного.
Когда Норт Морадан вошел, Кинтаро стоял к нему спиной, выжимая над бадьей мокрую гриву. Норту показалось, что ничего красивее он в жизни не видел. Дюжины две свечей и мерцание углей в очаге освещали это совершенное тело, одновременно скрывая отметины войны и плена. Иссиня-черная волна волос переливалась через плечи на грудь. Кинтаро вздрогнул и напрягся, услышав шаги. Но головы не повернул, продолжая скручивать хвост и стряхивать воду. Откинул волосы за спину и тогда только повернулся. Может быть, надеялся с вызовом взглянуть в глаза своему врагу. Но враг пялился ему отнюдь не в глаза.
Кинтаро нервно повел плечами, оперся локтем о бадью, как будто слегка растерявшись. Он ждал, что скажет Норт. А Норт, забыв заготовленную глумливую речь, молча обшаривал его взглядом. Хотелось взять наглого щенка и засосать прямо в этот рот, готовый сложиться в кривую усмешку. Но щенок наверняка увернется, а Норту не хотелось сейчас играть в дурацкие игры.
– Ну вот что, – начал он, чувствуя, как в горле внезапно пересохло. – Не будем все усложнять. У тебя два выхода. Вниз – в тюрьму, к милым зверушкам, с которыми ты познакомился весьма близко. Или наверх – в мою спальню. Что выбираешь?
Приятно иметь дело с умным человеком. Вот сейчас по глазам Кинтаро было видно, что он все додумал сам: если выберет первое, все повторится сначала. Норт велит проутюжить его урукхаями, потом даст отлежаться, потом снова заставит расслабиться в сытости и тепле. И так до бесконечности. Пока не сломает. Или пока не забудет в подземелье, увлекшись чем-нибудь (или кем-нибудь) другим. Трудный выбор, что ни говори: грязные вонючие орки или утонченный начальник крепости. Норт ухмыльнулся собственной шутке.
– Разница-то невелика, что ты дерешь, что твои орки, – сказал Кинтаро мрачно. – Так и так задница болит.
Ухмылка Норта стала шире.
– Сдается мне, ты врешь. Давно ли подо мной извивался да подмахивал?
– Так это когда было-то. Я и забыл уже.
– Ну так я напомню.
Норт шагнул вперед и навис над ним. Ну, фигурально выражаясь, ведь у них почти не было разницы в росте. Кинтаро сделал движение, будто хотел отступить, но отступать было некуда, он упирался поясницей в край бадьи. Норт взял его за локти и захватил его губы своими, не давая времени опомниться. Они молча боролись, Кинтаро вырывался, пытаясь откинуться назад, отворачивал голову, но как-то несерьезно, даже зубы не стискивал, и Норт наконец прижал его к себе и ворвался языком в его рот, лаская и насилуя одновременно. По телу Кинтаро прошла дрожь, он весь как будто обмяк, ослабел и только тогда смог отвернуться, когда Норт выпустил его губы.
– Ты все-таки умудрился подмешать мне какую-то дрянь, – тяжело дыша, выговорил Кинтаро, потому что голышом и в лапах здорового мужика трудно изображать равнодушие.
Норт сунул ему руку между ног и принялся поглаживать мошонку и твердеющий член. Дыхание южанина срывалось, руки, которыми он упирался в Норта, соскальзывали. Он пытался сжать ноги, а Норт пытался всунуть между ними колено. Скользя губами по шее Кинтаро, он говорил грубо и жарко:
– Вот еще, подмешивать тебе. Харадская блядь. Ты же и недели без ебли не проживешь. Сам ноги раздвинешь. Выбери хотя бы, где трахаться, если не можешь – с кем.
Кинтаро все еще упрямился, пытаясь оттолкнуть, отстраниться, но от возбуждения забыл все боевые приемы, и получалось слабо. Неубедительно. Из чистой вредности. От особо сильного рывка дубовая бадья вздрогнула, и патлы южанина упали в воду, снова намокая. Тогда Норт сграбастал их пятерней и потащил Кинтаро в угол. Притиснул спиной к стене, точнее, к ковру, висящему там – от сквозняков, для тепла. Снова захватил его рот своим, не давая вздохнуть. Теперь у Кинтаро совсем не осталось свободы для маневра. Он толкнул Норта бедрами, но получилось, будто он трется твердым членом об его ширинку. Норт ухмыльнулся. У него самого уже яйца звенели.
– Ну?
– Не нукай, не запряг, – пробормотал стервец. Хрипло, почти неразборчиво.
Норт отступил на шаг и отвесил ему тяжелую оплеуху. Рявкнул командным тоном:
– Чтоб я больше дерзостей не слышал!
Кинтаро привалился к стене, прижимая ладонью бесстыдно торчащий член. Губы дрогнули, будто он хотел что-то сказать и передумал. Отвел глаза, глядя в пол. Норт мог бы поклясться, что южанин покраснел под его взглядом, но при его цвете кожи да при таком освещении не скажешь.
Сейчас он ощущал полную, безграничную власть – и наслаждался этим моментом. Власть всегда его заводила куда сильнее красивой задницы и хорошенького личика. Чем больше объект сопротивлялся, тем слаще было его подчинить. Кинтаро деваться некуда. Будет артачиться – опять ляжет на пол, под зверюг со здоровенными хуями. Это как-то унизительнее, больнее, чем всякие там плети и раскаленные щипцы. Сам Кинтаро никогда бы не сознался, однако Норт видел его насквозь. Мальчишку заводила грубая сила. Он был из тех, кто гордится своей крутизной: завалил-вставил, все дела. А потом слабеет в коленках, нарвавшись на того, кто сильнее. Много ли ему встречалось мужиков, способных его нагнуть? Может, в юности только.
– Хватит, – стегнул его голосом, как кнутом. – Подставляй задницу.
И стал расстегивать ремень. Пока только ремень. А то щенок от отчаяния кинется драться, и хорош он будет в сползающих штанах.
Кинтаро обвел глазами комнату, будто искал выход. Путь к двери загораживал Норт, а за дверью стояли два урукхая, Кинтаро их наверняка видел, пока слуги бегали с подносами. Ну какой ему побег – голодному, ослабевшему и раздетому! Норт в буквальном смысле загнал его в угол. Южанин хмурился и кривился, внутренняя борьба отражалась на его живом, подвижном лице. Три силы раздирали его на части – гордость, похоть и... нет, не страх. Здоровое чувство самосохранения. Неравный бой, потому что похоть и самосохранение тянули в одну и ту же сторону. Они и победили.
Кинтаро повернулся к стене. Положил на нее локти и прижался лицом. Расставил ноги.
Норт чуть было не сказал: «Ягодицы раздвинь», – но решил пощадить его чувства. Никогда не следует перегибать палку. Он поискал глазами и нашел флакон с массажным маслом или еще какой-то хренью, оставленный на видном месте лекарем. Неторопливо взял, открыл и небрежно смазал Кинтаро между ягодиц. Тот дернулся от одного прикосновения, сжался инстинктивно. Все-таки даром насилие не проходит. Зато он был раскрытый, растраханный. Норт расстегнул штаны и с легкостью вставил южанину. Замер на несколько мгновений, ловя кайф. Кинтаро вдруг застонал и подался к нему, надеваясь глубже. Он прямо дрожал на нортовом члене: не то от боли, не то от желания. Может быть, от того и другого. Норт взял его за бедра и начал трахать, тяжело и мощно, каждым толчком швыряя в стену. Кинтаро напружинился, изогнул поясницу, отставил бедра и встретил напор Норта с такой же силой. Правая рука скользнула к паху, и, постанывая, он принялся дрочить. Внутри него все сжалось, ягодицы напряглись, и Норт просто потерял рассудок, зрение и слух, вбиваясь в упругую дырку, в послушное наконец-то тело, которое так долго вожделел. И содрогнулся, изливаясь с чувством, которое иначе как торжеством не назовешь.
Он все еще прижимал Кинтаро к стене и все еще был в нем. Оба тяжело дышали. Норт сунул руку Кинтаро под живот и пощупал – ага, есть, мокро. Щенок под ним кончил, как миленький. Даже вроде бы вскрикнул (или громко застонал – трудно прислушиваться, когда сам засаживаешь, как бешеный). Он вытащил член и раздвинул Кинтаро ягодицы, чтобы посмотреть, нет ли крови. Не было, хорошо его подлечили.
Кинтаро повернулся. На губах его играла знакомая ухмылка.
– Ладно, согласен. Уговорил.
Норт прищурился и тоже ухмыльнулся. Вот стервец! Развел его на жаркую случку и сделал вид, что он тут вообще ни при чем. Будто бы это Норт его упрашивал и убеждал. По справедливости-то, конечно, просить должен был Кинтаро, чтобы господин начальник крепости снизошел. Но поди от него дождись. Придется довольствоваться тем, что есть. Тем более что дерзость мальчишки его заводила, и все равно было ясно, кто тут хозяин, как бы он ни молол языком.
– Одевайся давай, – добродушно сказал Норт. – Покажу, где жить будешь.
– О как. А я думал, у кровати на цепь посадишь.
– Много чести. Ничего, ножками дойдешь, не переломишься, когда я пожелаю тебя отодрать.
Кинтаро прищурился, изломав соболиную бровь, и по вредному огоньку в его глазах было ясно, что догадался. Конечно, кто его ночевать-то оставит, такого прыткого. Только если связанным или пьяным. А то уснешь, а проснешься на том свете.
Не смущаясь, южанин вытер себя между ног полотенцем, стер следы собственного семени с живота. Повертел в руках подштанники, отложил. Натянул облегающие штаны из мягкой кожи, прямо на голое тело, как ему было привычно, застегнул ремень. Рубашку тоже презрел, надел только куртку. Застегивать не стал, распахнул, так что стали видны квадратики на животе и ровные гладкие мышцы груди: прямо картина в рамочке. Надел мягкие туфли, вроде харадских. Сапог ему Норт решил не выдавать. Наглый щенок и босыми пятками дерется так, что будь здоров. Но в сапогах ему будет удобнее, а Норту, в случае чего, больнее. Он был бы не против нацепить на щенка какие-нибудь завалящие наручники, но опасался, что щенок его попросту оборжет.
Кинтаро взялся собирать патлы в хвост. Норт откровенно им любовался.
– На-ка вот, надень, – сказал, запуская руку в карман. И достал припасенные серьги. Давно припасенные, надо заметить. Все без дела валялись, потому что Норт собирался надеть их на южанина, только когда тот будет укрощен.
Кинтаро поморщился, поднимая одну серьгу за ушко. Черная яшма и желтый тигровый глаз. Норт был уверен, что Кинтаро будет к лицу. И выглядит как надо, экзотично и варварски.
– Е-мое, пошлятина какая. Я тебе что, гаремный мальчишка? Еще браслеты с бубенчиками надень, ага.
– Интересная мысль. – Норт наградил его таким взглядом, чтобы стало ясно: он еще и не такое может придумать.
– Тьфу, – сказал Кинтаро, но серьги вдел. Они были ему к лицу невероятно. Будто даже что-то кошачье появилось в глазах.
– Будешь хорошо давать, подарю ожерелье в пару.
Кинтаро выразительно закатил глаза, но промолчал. Все ж лучше ожерелье, чем ошейник с цепью.
За дверью Норт жестом остановил охранников и подтолкнул Кинтаро к лестнице. Сам пошел сзади, разумеется. Рано еще спиной поворачиваться. Башня была высокая, но почти пустая внутри. Узкие бойницы, чтобы в случае прорыва противника за внешнюю стену защищаться до последнего. Окованная железом дверь оружейной, накрепко запертая на три замка. Склад жратвы – опять же на случай осады. Персональная кухня начальника крепости. Наверху покои самого Норта, под ними – комната слуг. Этажом ниже еще пара полупустых помещений, пыльных, с какой-то старой поломанной мебелью. Предварительно Норт распорядился освободить одно из них, убраться, застелить пол драным ковром и поставить узкую койку. Здесь предстояло жить Кинтаро. На всякий случай Норт приказал навесить на дверь засов. Снаружи, разумеется. На тюрьму похоже, но куда уж денешься.
Впрочем, особой нужды в засовах не было. Лестница вела вверх, к Норту – и вниз, в подземелья. Когда он говорил Кинтаро про два выхода, это можно было понимать буквально. Была еще одна дверь, соединяющая башню с остальной крепостью. За ней находилась караулка, в которой постоянно несли службу четыре охранника. Именно четыре, не меньше. Не потому, что здесь было опасно, и требовалось много народу для охраны. Нет, охранники в основном бездельничали, играли в карты, потрахивали втроем кого-нибудь одного помоложе. Просто именно четверо человек было нужно, чтобы поднять на ночь мостик и утром его опустить. Опускаясь, мостик ложился поперек глубокого провала, дно которого было утыкано ржавыми копьями и прочими острыми железками. Поднимаясь, он наглухо перекрывал вход в башню, превращая ее в неприступную крепость. С четырьмя ленивыми охранниками Кинтаро справится шутя, а вот с тяжелым колесом – вряд ли.
Комнату Кинтаро оглядел весьма скептически и буркнул:
– Похуже ничего не нашлось?
– Да ладно, – Норт лучезарно улыбнулся, прислонившись к косяку. – Вряд ли ты будешь тут часто ночевать. Я, знаешь ли, охочий до этого дела. Спать не дам, обещаю.
Кинтаро хмыкнул:
– Меня десять громил затрахать не смогли, а ты в одиночку собрался.
Утраченное равновесие он обрел довольно быстро и снова стал уверенным, развязным. Будто Норт уже вернул ему свободу, чины и звания.
– Пошли ко мне. У меня вино есть отличное, умбарское, – сказал Норт елейным тоном. – Ставлю бутылку, что еще запросишь пощады.
Поднимаясь впереди него по лестнице, Кинтаро бурчал:
– Вот говорил же я: у того, кто садится с тобой пить, потом очень болит задница. – Оглянулся, блеснув белыми зубами, и спросил весело: – А ты когда-нибудь пил с тем, кого потом не отодрал?
– Редко, – честно ответил Норт, ухмыляясь. Кинтаро заржал. Таким он нравился Норту еще больше. Дружок в штанах зашевелился, намекая, что готов пойти на второй заход.
Они вошли в гостиную. День уже давно перевалил за половину, лучи солнца лились сквозь частые оконные решетки, расцвечивали ковры яркими теплыми пятнышками. Кинтаро подошел к окну, прижался лицом к решетке, глядя на далекие горы. Скучал, наверное, по открытым пространствам, по голубому небу. Норт достал большую оплетенную бутыль, кубки, закуски, оставшиеся от обеда. Подкрался к Кинтаро и хлопнул по заднице так звонко, что, кажется, эхо пошло по всей комнате.
– Я тебе девка, что ли? – возмутился южанин.
Норт гоготнул и сунул ему в руки кубок. Себе тоже налил.
– За что выпьем? Чтоб всегда стоял, а?
– Стоял? Щас. Выпьем за то, чтобы я завтра хоть сидеть смог, – сказал Кинтаро и одним махом осушил кубок. Повертел его в руках задумчиво.
– А побольше тары нет?
Норт поменял ему кубок на здоровенную пивную кружку, снова налил. Кинтаро устроился с кружкой на диване, полулежа, полусидя, и ноги сложил Норту на колени. С блаженным вздохом расслабился, откинувшись на подлокотник. Они пили, снова наливали, перебрасываясь незначащими фразами, закусывали хлебом с ветчиной. Норт поглаживал мускулистое бедро южанина, чувствуя нарастающий жар в паху. Губы просто чесались – так хотелось поцеловать Кинтаро в брехливый рот, в эти красные от вина губы, которые он то и дело облизывал. Норт вынул у него из рук кружку, поставил на пол и лег на Кинтаро сверху. Жадно поцеловал. Когда-нибудь ему надоест твердый, сильный, большой рот южанина? Вряд ли.
Он полез ему за пояс штанов, пытаясь одновременно стянуть куртку. Кинтаро хрипло пробормотал, отводя глаза:
– Грабли убери. Я сам.
Видать, он слегка захмелел, потому что покачнулся, снимая штаны. Сидя на диване, Норт расстегнул ширинку и приглашающе высунул наружу стояк.
– Иди сюда.
Какое-то мгновение он надеялся, что Кинтаро сейчас встанет на колени перед ним и отсосет. Даже ноги раздвинул. Но Кинтаро оседлал его бедра, ладонью обхватил член, несколькими быстрыми движениями довел до полной боевой готовности – и, привстав, направил в себя. Там было горячо и влажно, остатки семени Норта были не ахти какой смазкой, но все же лучше, чем ничего. Кинтаро втянул воздух сквозь стиснутые зубы, запрокинул голову, резко и как-то зло задвигал задницей, скользя вверх и вниз. Он не стонал, и было ясно, что щенку больно. Стонал он только от удовольствия. В подтверждение догадки Норта он выругался вполголоса и замер, кусая губы. Член у него набух, но полностью не встал.
Норт столкнул его с колен, сказал с досадой:
– Нет, так не пойдет, слишком ты вялый.
– Я, между прочим, не напрашивался, – огрызнулся нахал.
Недобро ухмыляясь, Норт извлек из книжного шкафа бутылочку темного стекла и плеснул в кружку Кинтаро. Жидкость была бесцветной и без запаха, в вине растворялась бесследно. Травник был просто мастер своего дела. Кинтаро верно угадал, что было в бутылке. Он нахмурился и заявил:
– Я эту дрянь пить не буду.
– Будешь, куда денешься.
– Тебе чего еще надо-то? Вот он я, с голой жопой, даю, как блядь последняя, а ты все равно недоволен.
– У блядей и то больше рвения.
– С рвением я бы тебя выебал, начальник. Так ты ж не дашь.
Норт с трудом превозмог желание стукнуть его кружкой.
– Пей. А то через задницу волью, – пригрозил он.
– Сам и пей, раз хотелка отказала.
Норт смазал его кулаком в зубы, умудрившись не расплескать вино. Кинтаро зашипел и приложил пальцы к разбитой губе.
– Или ты сам выпьешь. Или я кликну урукхаев, чтобы заставили. Ты потом будешь давать пятерым одновременно да нахваливать. И так всю ночь. Мозги у тебя где, в голове или все-таки в жопе?
– Опять ты за своих урукхаев прячешься, начальник.
Норт аккуратно поставил кружку на стол и вдарил ему еще раз, в скулу. Кинтаро вскинулся и получил хороший тычок в солнечное сплетение. Задыхаясь, отлетел обратно на диван.
– Драться будем или трахаться? – холодно осведомился Норт, заправляя уже слегка обмякший член в штаны. – Не желаешь подчиняться – пошел вон. Уговаривать не стану.
Кинтаро пробурчал что-то нелестное под нос. Он злился, ноздри его раздувались – явно размышлял, не броситься ли на Норта, а там будь что будет. Вдруг какая-то мысль пришла ему в голову, он коротко хохотнул и потянулся за кружкой.
– Посмотрим, кто еще первый про пощаду запоет. Ты лучше постарайся, начальник, а то ведь я сам к урукхаям запрошусь, ежели мне тебя не хватит.
И выпил.
Почти сразу у него заблестели глаза, кровь прилила к лицу. И не только к лицу. Он с каким-то удивлением скосил глаза вниз и даже потрогал вставший член. Выговорил:
– Ух и забористая штука!
Норт завалил его на диван и распластал своим телом, потираясь бедрами. У Кинтаро затуманился взгляд, губы приоткрылись. Он задышал чаще. Норт схватил его за член, и Кинтаро всхлипнул и выгнулся. Ага, возбуждение, повышенная чувствительность – все признаки налицо. Норт старался не вспоминать тот раз, когда южанин поменял бокалы и опоил его собственным зельем. Все равно он плохо помнил тот вечер. Зелье отшибало и память, и способность соображать.
Через несколько минут Кинтаро лежал животом на диване, а коленями на ковре, и Норт вгонял ему на всю длину, сначала медленно, потом быстрей. Кинтаро сорванно дышал, матерился на все лады и рычал:
– Сука, блядь, еще! Сильнее!
И подмахивал, срываясь на стон. Ему было мало, и кажется, все его ощущения сосредоточились в заднице. У Норта самого перед глазами поплыло от возбуждения, особенно когда Кинтаро взвыл, вскинулся, дрожа, и забрызгал семенем диван.
Потом была полутемная спальня и широкая кровать, раздвинутые ноги Кинтаро, его смуглые ягодицы и мокрая ложбинка между ними. На коленях он уже не держался, и Норт лег на него и трахал, не в силах насытиться, и сам заорал, кончая, так был силен оргазм. Он помнил безумные глаза южанина, вцепившегося в спинку кровати, когда Норт дрочил ему, пальцами другой руки орудуя в заднице. Щенок уже и говорить не мог, только стонал. Он беспомощно перекатывал голову с боку на бок и яростно насаживался на пальцы Норта, закинув ноги ему на талию. Распаленный, жаркий, мокрый от пота, растрепанный – и ненасытный. Член у него стоял, как каменный, не падая ни на секунду, даже после оргазма. Он бы, наверное, просил и умолял, чтобы Норт ему вставил, если бы был способен на членораздельную речь. Норт поласкал его ртом пару минут, только ради удовольствия послушать отчаянные вскрики. Потом Кинтаро сосал его член, стоя на коленях, и пытался одновременно принести себе хоть какое-то облегчение рукой. Но кончить он уже не мог, нечем было. Норт намотал его волосы на руку и трахнул в рот, стараясь засунуть поглубже в глотку. Нарочно кончил ему на лицо. Кинтаро стер семя с губ и жадно облизал пальцы.
Южанин был не в себе – но все же был при этом собой, со своими повадками, горячей задницей и кривой ухмылкой. Был бы таким без всякого зелья, если бы сходил по Норту с ума. Норт даже мимолетно пожалел, что их так многое разделяло. Впрочем, он сомневался, что ему удалось бы свести щенка с ума, при любом раскладе. И впервые ему пришло в голову, что у Кинтаро кто-то есть. Тот, для кого он приберегал свой пыл и страсть. Не может быть, чтобы все это просто дремало в нем, не находя выхода. Наверняка он был способен терять голову от любви и трахаться всю ночь напролет.
Пришлось прерваться и сходить за вином и смазкой. Потом он поставил Кинтаро раком и драл так, что искры летели. Кинтаро насаживался на его член, не чувствуя боли, хотя у него уже кровь показалась. Зато Норт, заметив, слегка протрезвел. Он, в общем-то, рассчитывать поиметь Кинтаро и завтра, и послезавтра. Ничего не оставалось, как прибегнуть к помощи правой руки. Сперма выплеснулась на поджарые ягодицы южанина – поистине, достойный последний штрих. Кинтаро, заезженный до полусмерти, тут же вырубился. У него все еще была эрекция. Забористое зелье, и впрямь!
До рассвета было еще далеко. Норт никогда не ложился так рано. Он вообще спал мало, обходясь иногда тремя-четырьмя часами в сутки. Одевшись и выпив еще вина, он отправился проверять охрану, оба арсенала и темницы. Дверь своих покоев запереть не забыл.
В казарме для офицеров пьянствовали, отмечая удачную вчерашнюю вылазку. Только и болтовни было, что о взятом в плен смазливом эльфе. Редкая удача – обычно они не попадали живыми в руки воинов Мордора. За все время войны в подземельях крепости скопилось их едва ли полсотни. Гондорцев и прочую шваль в тюрьме не держали – сразу же обменивали или попросту резали. А выносливых эльфов можно было гонять на работу в каменоломню или в шахту на добычу руды. Они годами держались на одной надежде, хотя в любой момент могли бы уйти в чертоги Мандоса. Наверное, по эльфийским понятиям это считалось западло.
Начальнику налили, и он уселся со своими офицерами, слушая, как они обсуждают в подробностях, что бы хотели сделать с хорошеньким эльфом, если б можно было. Глумление над эльфийскими пленниками запретил сам Норт, давно еще. Дозволялась только плеточка, в целях повышения производительности труда. Кто-то же должен вкалывать, а бедняга эльфик, пусть он сто раз Перворожденный, рискует не пережить, если его пустит по кругу вся казарма. Кровью истечет или просто загнется от ужаса и стыда.
Норт слыхал, что эльфы даже не подозревают о возможности поиметь мужчину. Его как-то не возбуждала холодная эльфийская невинность. Все эти нолдор и синдар, конечно, были сногсшибательно красивы, но казались Норту на одно лицо. Ладно, не на одно: нолдор чернявые, синдар светленькие, большая разница. Офицеры болтали, что у этого глаза и волосы будто из серебра. Норт подумал, что надо будет сходить взглянуть как-нибудь, чисто из любопытства. Интересно, бывают ли эльфы рыжие? Ах да, про Маэдроса Феанориона он где-то читал.
В конце концов его сморил сон, и он прикорнул на свободной койке. Снились почему-то голые эльфы – и ведь не скажешь, что с недотраха.
Утром Норт вернулся к себе, умытый и свежий. А вот Кинтаро еле продрал глаза, когда солнце было уже высоко. Он и так дрыхнуть был не дурак, а уж после зелья подавно. Хорошо, что похмелья не было, Норт по себе знал.
Начальник крепости сложил локти на спинку кровати, широко и глумливо улыбаясь. Поинтересовался:
– Что, харадская блядь, задница-то болит?
– Еще как, – нехотя сказал Кинтаро. Он был лохматый, мрачный и злой. На морде даже синяка не осталось, а вот разбитая нижняя губа распухла. На шее виднелся засос, еще один на груди, синяк на ребрах и царапины возле сосков. На плече отчетливо проступил след укуса. Надо же, а Норт и не помнил, как его зубами прихватил. В общем, вид его красноречиво говорил о качественной ночной случке. Южанин попытался сесть и поморщился:
– Слушай, ты чем меня вчера поимел? Ножкой от стола, что ли?
Ножки у нортова стола были толщиной с руку, не меньше. Норт фыркнул:
– По-моему, тебе не хватило, – и выразительно скосил глаза ему ниже пупка. Одеяло топорщилось, выдавая стояк.
Кинтаро прикрыл ладонью член, будто защищаясь.
– Не верь стоящему с утра, он хочет ссать, а не ебаться, – пробурчал он, отодвигаясь подальше. – Где тут у тебя нужник?
Норт ему показал дверцу в спальне, за которой был самоновейшей конструкции слив и ведро с водой. Не стал напоминать, что Кинтаро тут уже бывал, в тот, давний раз. После зелья-то собственное имя с трудом вспоминаешь.
– Жратва есть? – хмуро спросил южанин, когда удовлетворил наиболее острую из утренних потребностей и нашел штаны.
Он старался вести себя независимо и нагло, но глаза отводил, и было видно, что даже смутные воспоминания о прошедшей ночи, с трудом оживающие в памяти, ни в малейшей степени не льстят его самолюбию. Норт же, напротив, сиял, буквально лучась самодовольством.
– Иди в кухню, там тебя накормят, – бросил он небрежно. – Давай-давай, побыстрее собирай шмотки. Мне еще поработать надо.
У Кинтаро дернулась щека, но он стиснул зубы и ничего не сказал. Отвернулся и стал одеваться. Норт добавил ему в спину:
– До вечера можешь делать что хочешь, но из башни не выходи. Вечером я за тобой пошлю. Кстати, подмыться не забудь!
Лицо у Кинтаро горело, когда он выскочил за дверь.
Норт же был доволен безмерно. Именно в этот момент месть была совершенной, полной, и как же она была сладка!
Автор: Тиамат
Глава 4
Когда прошла еще неделя, Норт решил, что настала пора продемонстрировать южанину преимущества цивилизованной жизни. Одним из таких преимуществ была «баня» – комнатка в основании башни, где имелся очаг, сток для воды и здоровенная бадья. Здесь, бывало, мылся сам Норт, когда ему было не лень спускаться-подниматься по винтовой лестнице. Когда ему было лень, жестяную ванну слуги притаскивали прямо в его покои в башне, а потом бегали туда-сюда с ведрами. А вот Артагир пропадал в бане часами – после долгих путешествий его скребли, отмывали, ровняли волосы, ногти, делали маникюр и массаж. Норт как-то раз трахнул его прямо в бадье, не в силах дождаться окончания процедур.
Кинтаро под конвоем и в цепях отвели в баню – и безбоязненно оставили там, благо в комнатушке не было ни окон, ни других возможных путей побега. Цепи с него сняли, конвоиры остались за тяжелой дубовой дверью, и южанин из своей грязной вонючей камеры попал будто бы в другой мир, полный света свечей, тепла очага и душистого запаха мыла. Он так обалдел, что даже не упрямился, когда его принялись отмывать. Смазливые мальчишки из прачечной терли его огромное тело мочалками и отчаянно стреляли глазками, а друг на друга почти что шипели и чуть не подрались из-за гребня, которым следовало расчесать спутанную черную гриву, падающую до пояса. Поваренок накрыл на стол, поминутно роняя приборы, потому что засматривался на Кинтаро и вздыхал, изо всех сил завидуя смазливым мальчишкам из прачечной. Легкие закуски, мясо, вино – все было придирчиво выбрано начальником крепости, чтобы подкрепить силы пленника, но не накормить до отвала и не расстроить отвыкший от обильной пищи желудок. Вино принесли неоткупоренным, чтобы Кинтаро не заподозрил, что в дело пошло хорошо знакомое ему зелье. На самом деле Норт рассматривал такую возможность, но по зрелом размышлении передумал. Зачем? Все должно быть добровольно.
Разумеется, от вкусной еды и горячей воды пленника разморило, и ему дали возможность вздремнуть, пока лекарь, он же костоправ, разминал его и втирал масло в смуглую кожу, заодно проверяя, как заживают рубцы, синяки и ссадины. Потом для него наполнили горячей водой бадью и посадили отмокать и наслаждаться. Мальчишки из прачечной разложили на скамейке полотенца, одежду, поставили рядом туфли, даже не забыв ленту, чтобы южанин мог убрать волосы, собрали грязную посуду и оставили его одного.
Когда Норт Морадан вошел, Кинтаро стоял к нему спиной, выжимая над бадьей мокрую гриву. Норту показалось, что ничего красивее он в жизни не видел. Дюжины две свечей и мерцание углей в очаге освещали это совершенное тело, одновременно скрывая отметины войны и плена. Иссиня-черная волна волос переливалась через плечи на грудь. Кинтаро вздрогнул и напрягся, услышав шаги. Но головы не повернул, продолжая скручивать хвост и стряхивать воду. Откинул волосы за спину и тогда только повернулся. Может быть, надеялся с вызовом взглянуть в глаза своему врагу. Но враг пялился ему отнюдь не в глаза.
Кинтаро нервно повел плечами, оперся локтем о бадью, как будто слегка растерявшись. Он ждал, что скажет Норт. А Норт, забыв заготовленную глумливую речь, молча обшаривал его взглядом. Хотелось взять наглого щенка и засосать прямо в этот рот, готовый сложиться в кривую усмешку. Но щенок наверняка увернется, а Норту не хотелось сейчас играть в дурацкие игры.
– Ну вот что, – начал он, чувствуя, как в горле внезапно пересохло. – Не будем все усложнять. У тебя два выхода. Вниз – в тюрьму, к милым зверушкам, с которыми ты познакомился весьма близко. Или наверх – в мою спальню. Что выбираешь?
Приятно иметь дело с умным человеком. Вот сейчас по глазам Кинтаро было видно, что он все додумал сам: если выберет первое, все повторится сначала. Норт велит проутюжить его урукхаями, потом даст отлежаться, потом снова заставит расслабиться в сытости и тепле. И так до бесконечности. Пока не сломает. Или пока не забудет в подземелье, увлекшись чем-нибудь (или кем-нибудь) другим. Трудный выбор, что ни говори: грязные вонючие орки или утонченный начальник крепости. Норт ухмыльнулся собственной шутке.
– Разница-то невелика, что ты дерешь, что твои орки, – сказал Кинтаро мрачно. – Так и так задница болит.
Ухмылка Норта стала шире.
– Сдается мне, ты врешь. Давно ли подо мной извивался да подмахивал?
– Так это когда было-то. Я и забыл уже.
– Ну так я напомню.
Норт шагнул вперед и навис над ним. Ну, фигурально выражаясь, ведь у них почти не было разницы в росте. Кинтаро сделал движение, будто хотел отступить, но отступать было некуда, он упирался поясницей в край бадьи. Норт взял его за локти и захватил его губы своими, не давая времени опомниться. Они молча боролись, Кинтаро вырывался, пытаясь откинуться назад, отворачивал голову, но как-то несерьезно, даже зубы не стискивал, и Норт наконец прижал его к себе и ворвался языком в его рот, лаская и насилуя одновременно. По телу Кинтаро прошла дрожь, он весь как будто обмяк, ослабел и только тогда смог отвернуться, когда Норт выпустил его губы.
– Ты все-таки умудрился подмешать мне какую-то дрянь, – тяжело дыша, выговорил Кинтаро, потому что голышом и в лапах здорового мужика трудно изображать равнодушие.
Норт сунул ему руку между ног и принялся поглаживать мошонку и твердеющий член. Дыхание южанина срывалось, руки, которыми он упирался в Норта, соскальзывали. Он пытался сжать ноги, а Норт пытался всунуть между ними колено. Скользя губами по шее Кинтаро, он говорил грубо и жарко:
– Вот еще, подмешивать тебе. Харадская блядь. Ты же и недели без ебли не проживешь. Сам ноги раздвинешь. Выбери хотя бы, где трахаться, если не можешь – с кем.
Кинтаро все еще упрямился, пытаясь оттолкнуть, отстраниться, но от возбуждения забыл все боевые приемы, и получалось слабо. Неубедительно. Из чистой вредности. От особо сильного рывка дубовая бадья вздрогнула, и патлы южанина упали в воду, снова намокая. Тогда Норт сграбастал их пятерней и потащил Кинтаро в угол. Притиснул спиной к стене, точнее, к ковру, висящему там – от сквозняков, для тепла. Снова захватил его рот своим, не давая вздохнуть. Теперь у Кинтаро совсем не осталось свободы для маневра. Он толкнул Норта бедрами, но получилось, будто он трется твердым членом об его ширинку. Норт ухмыльнулся. У него самого уже яйца звенели.
– Ну?
– Не нукай, не запряг, – пробормотал стервец. Хрипло, почти неразборчиво.
Норт отступил на шаг и отвесил ему тяжелую оплеуху. Рявкнул командным тоном:
– Чтоб я больше дерзостей не слышал!
Кинтаро привалился к стене, прижимая ладонью бесстыдно торчащий член. Губы дрогнули, будто он хотел что-то сказать и передумал. Отвел глаза, глядя в пол. Норт мог бы поклясться, что южанин покраснел под его взглядом, но при его цвете кожи да при таком освещении не скажешь.
Сейчас он ощущал полную, безграничную власть – и наслаждался этим моментом. Власть всегда его заводила куда сильнее красивой задницы и хорошенького личика. Чем больше объект сопротивлялся, тем слаще было его подчинить. Кинтаро деваться некуда. Будет артачиться – опять ляжет на пол, под зверюг со здоровенными хуями. Это как-то унизительнее, больнее, чем всякие там плети и раскаленные щипцы. Сам Кинтаро никогда бы не сознался, однако Норт видел его насквозь. Мальчишку заводила грубая сила. Он был из тех, кто гордится своей крутизной: завалил-вставил, все дела. А потом слабеет в коленках, нарвавшись на того, кто сильнее. Много ли ему встречалось мужиков, способных его нагнуть? Может, в юности только.
– Хватит, – стегнул его голосом, как кнутом. – Подставляй задницу.
И стал расстегивать ремень. Пока только ремень. А то щенок от отчаяния кинется драться, и хорош он будет в сползающих штанах.
Кинтаро обвел глазами комнату, будто искал выход. Путь к двери загораживал Норт, а за дверью стояли два урукхая, Кинтаро их наверняка видел, пока слуги бегали с подносами. Ну какой ему побег – голодному, ослабевшему и раздетому! Норт в буквальном смысле загнал его в угол. Южанин хмурился и кривился, внутренняя борьба отражалась на его живом, подвижном лице. Три силы раздирали его на части – гордость, похоть и... нет, не страх. Здоровое чувство самосохранения. Неравный бой, потому что похоть и самосохранение тянули в одну и ту же сторону. Они и победили.
Кинтаро повернулся к стене. Положил на нее локти и прижался лицом. Расставил ноги.
Норт чуть было не сказал: «Ягодицы раздвинь», – но решил пощадить его чувства. Никогда не следует перегибать палку. Он поискал глазами и нашел флакон с массажным маслом или еще какой-то хренью, оставленный на видном месте лекарем. Неторопливо взял, открыл и небрежно смазал Кинтаро между ягодиц. Тот дернулся от одного прикосновения, сжался инстинктивно. Все-таки даром насилие не проходит. Зато он был раскрытый, растраханный. Норт расстегнул штаны и с легкостью вставил южанину. Замер на несколько мгновений, ловя кайф. Кинтаро вдруг застонал и подался к нему, надеваясь глубже. Он прямо дрожал на нортовом члене: не то от боли, не то от желания. Может быть, от того и другого. Норт взял его за бедра и начал трахать, тяжело и мощно, каждым толчком швыряя в стену. Кинтаро напружинился, изогнул поясницу, отставил бедра и встретил напор Норта с такой же силой. Правая рука скользнула к паху, и, постанывая, он принялся дрочить. Внутри него все сжалось, ягодицы напряглись, и Норт просто потерял рассудок, зрение и слух, вбиваясь в упругую дырку, в послушное наконец-то тело, которое так долго вожделел. И содрогнулся, изливаясь с чувством, которое иначе как торжеством не назовешь.
Он все еще прижимал Кинтаро к стене и все еще был в нем. Оба тяжело дышали. Норт сунул руку Кинтаро под живот и пощупал – ага, есть, мокро. Щенок под ним кончил, как миленький. Даже вроде бы вскрикнул (или громко застонал – трудно прислушиваться, когда сам засаживаешь, как бешеный). Он вытащил член и раздвинул Кинтаро ягодицы, чтобы посмотреть, нет ли крови. Не было, хорошо его подлечили.
Кинтаро повернулся. На губах его играла знакомая ухмылка.
– Ладно, согласен. Уговорил.
Норт прищурился и тоже ухмыльнулся. Вот стервец! Развел его на жаркую случку и сделал вид, что он тут вообще ни при чем. Будто бы это Норт его упрашивал и убеждал. По справедливости-то, конечно, просить должен был Кинтаро, чтобы господин начальник крепости снизошел. Но поди от него дождись. Придется довольствоваться тем, что есть. Тем более что дерзость мальчишки его заводила, и все равно было ясно, кто тут хозяин, как бы он ни молол языком.
– Одевайся давай, – добродушно сказал Норт. – Покажу, где жить будешь.
– О как. А я думал, у кровати на цепь посадишь.
– Много чести. Ничего, ножками дойдешь, не переломишься, когда я пожелаю тебя отодрать.
Кинтаро прищурился, изломав соболиную бровь, и по вредному огоньку в его глазах было ясно, что догадался. Конечно, кто его ночевать-то оставит, такого прыткого. Только если связанным или пьяным. А то уснешь, а проснешься на том свете.
Не смущаясь, южанин вытер себя между ног полотенцем, стер следы собственного семени с живота. Повертел в руках подштанники, отложил. Натянул облегающие штаны из мягкой кожи, прямо на голое тело, как ему было привычно, застегнул ремень. Рубашку тоже презрел, надел только куртку. Застегивать не стал, распахнул, так что стали видны квадратики на животе и ровные гладкие мышцы груди: прямо картина в рамочке. Надел мягкие туфли, вроде харадских. Сапог ему Норт решил не выдавать. Наглый щенок и босыми пятками дерется так, что будь здоров. Но в сапогах ему будет удобнее, а Норту, в случае чего, больнее. Он был бы не против нацепить на щенка какие-нибудь завалящие наручники, но опасался, что щенок его попросту оборжет.
Кинтаро взялся собирать патлы в хвост. Норт откровенно им любовался.
– На-ка вот, надень, – сказал, запуская руку в карман. И достал припасенные серьги. Давно припасенные, надо заметить. Все без дела валялись, потому что Норт собирался надеть их на южанина, только когда тот будет укрощен.
Кинтаро поморщился, поднимая одну серьгу за ушко. Черная яшма и желтый тигровый глаз. Норт был уверен, что Кинтаро будет к лицу. И выглядит как надо, экзотично и варварски.
– Е-мое, пошлятина какая. Я тебе что, гаремный мальчишка? Еще браслеты с бубенчиками надень, ага.
– Интересная мысль. – Норт наградил его таким взглядом, чтобы стало ясно: он еще и не такое может придумать.
– Тьфу, – сказал Кинтаро, но серьги вдел. Они были ему к лицу невероятно. Будто даже что-то кошачье появилось в глазах.
– Будешь хорошо давать, подарю ожерелье в пару.
Кинтаро выразительно закатил глаза, но промолчал. Все ж лучше ожерелье, чем ошейник с цепью.
За дверью Норт жестом остановил охранников и подтолкнул Кинтаро к лестнице. Сам пошел сзади, разумеется. Рано еще спиной поворачиваться. Башня была высокая, но почти пустая внутри. Узкие бойницы, чтобы в случае прорыва противника за внешнюю стену защищаться до последнего. Окованная железом дверь оружейной, накрепко запертая на три замка. Склад жратвы – опять же на случай осады. Персональная кухня начальника крепости. Наверху покои самого Норта, под ними – комната слуг. Этажом ниже еще пара полупустых помещений, пыльных, с какой-то старой поломанной мебелью. Предварительно Норт распорядился освободить одно из них, убраться, застелить пол драным ковром и поставить узкую койку. Здесь предстояло жить Кинтаро. На всякий случай Норт приказал навесить на дверь засов. Снаружи, разумеется. На тюрьму похоже, но куда уж денешься.
Впрочем, особой нужды в засовах не было. Лестница вела вверх, к Норту – и вниз, в подземелья. Когда он говорил Кинтаро про два выхода, это можно было понимать буквально. Была еще одна дверь, соединяющая башню с остальной крепостью. За ней находилась караулка, в которой постоянно несли службу четыре охранника. Именно четыре, не меньше. Не потому, что здесь было опасно, и требовалось много народу для охраны. Нет, охранники в основном бездельничали, играли в карты, потрахивали втроем кого-нибудь одного помоложе. Просто именно четверо человек было нужно, чтобы поднять на ночь мостик и утром его опустить. Опускаясь, мостик ложился поперек глубокого провала, дно которого было утыкано ржавыми копьями и прочими острыми железками. Поднимаясь, он наглухо перекрывал вход в башню, превращая ее в неприступную крепость. С четырьмя ленивыми охранниками Кинтаро справится шутя, а вот с тяжелым колесом – вряд ли.
Комнату Кинтаро оглядел весьма скептически и буркнул:
– Похуже ничего не нашлось?
– Да ладно, – Норт лучезарно улыбнулся, прислонившись к косяку. – Вряд ли ты будешь тут часто ночевать. Я, знаешь ли, охочий до этого дела. Спать не дам, обещаю.
Кинтаро хмыкнул:
– Меня десять громил затрахать не смогли, а ты в одиночку собрался.
Утраченное равновесие он обрел довольно быстро и снова стал уверенным, развязным. Будто Норт уже вернул ему свободу, чины и звания.
– Пошли ко мне. У меня вино есть отличное, умбарское, – сказал Норт елейным тоном. – Ставлю бутылку, что еще запросишь пощады.
Поднимаясь впереди него по лестнице, Кинтаро бурчал:
– Вот говорил же я: у того, кто садится с тобой пить, потом очень болит задница. – Оглянулся, блеснув белыми зубами, и спросил весело: – А ты когда-нибудь пил с тем, кого потом не отодрал?
– Редко, – честно ответил Норт, ухмыляясь. Кинтаро заржал. Таким он нравился Норту еще больше. Дружок в штанах зашевелился, намекая, что готов пойти на второй заход.
Они вошли в гостиную. День уже давно перевалил за половину, лучи солнца лились сквозь частые оконные решетки, расцвечивали ковры яркими теплыми пятнышками. Кинтаро подошел к окну, прижался лицом к решетке, глядя на далекие горы. Скучал, наверное, по открытым пространствам, по голубому небу. Норт достал большую оплетенную бутыль, кубки, закуски, оставшиеся от обеда. Подкрался к Кинтаро и хлопнул по заднице так звонко, что, кажется, эхо пошло по всей комнате.
– Я тебе девка, что ли? – возмутился южанин.
Норт гоготнул и сунул ему в руки кубок. Себе тоже налил.
– За что выпьем? Чтоб всегда стоял, а?
– Стоял? Щас. Выпьем за то, чтобы я завтра хоть сидеть смог, – сказал Кинтаро и одним махом осушил кубок. Повертел его в руках задумчиво.
– А побольше тары нет?
Норт поменял ему кубок на здоровенную пивную кружку, снова налил. Кинтаро устроился с кружкой на диване, полулежа, полусидя, и ноги сложил Норту на колени. С блаженным вздохом расслабился, откинувшись на подлокотник. Они пили, снова наливали, перебрасываясь незначащими фразами, закусывали хлебом с ветчиной. Норт поглаживал мускулистое бедро южанина, чувствуя нарастающий жар в паху. Губы просто чесались – так хотелось поцеловать Кинтаро в брехливый рот, в эти красные от вина губы, которые он то и дело облизывал. Норт вынул у него из рук кружку, поставил на пол и лег на Кинтаро сверху. Жадно поцеловал. Когда-нибудь ему надоест твердый, сильный, большой рот южанина? Вряд ли.
Он полез ему за пояс штанов, пытаясь одновременно стянуть куртку. Кинтаро хрипло пробормотал, отводя глаза:
– Грабли убери. Я сам.
Видать, он слегка захмелел, потому что покачнулся, снимая штаны. Сидя на диване, Норт расстегнул ширинку и приглашающе высунул наружу стояк.
– Иди сюда.
Какое-то мгновение он надеялся, что Кинтаро сейчас встанет на колени перед ним и отсосет. Даже ноги раздвинул. Но Кинтаро оседлал его бедра, ладонью обхватил член, несколькими быстрыми движениями довел до полной боевой готовности – и, привстав, направил в себя. Там было горячо и влажно, остатки семени Норта были не ахти какой смазкой, но все же лучше, чем ничего. Кинтаро втянул воздух сквозь стиснутые зубы, запрокинул голову, резко и как-то зло задвигал задницей, скользя вверх и вниз. Он не стонал, и было ясно, что щенку больно. Стонал он только от удовольствия. В подтверждение догадки Норта он выругался вполголоса и замер, кусая губы. Член у него набух, но полностью не встал.
Норт столкнул его с колен, сказал с досадой:
– Нет, так не пойдет, слишком ты вялый.
– Я, между прочим, не напрашивался, – огрызнулся нахал.
Недобро ухмыляясь, Норт извлек из книжного шкафа бутылочку темного стекла и плеснул в кружку Кинтаро. Жидкость была бесцветной и без запаха, в вине растворялась бесследно. Травник был просто мастер своего дела. Кинтаро верно угадал, что было в бутылке. Он нахмурился и заявил:
– Я эту дрянь пить не буду.
– Будешь, куда денешься.
– Тебе чего еще надо-то? Вот он я, с голой жопой, даю, как блядь последняя, а ты все равно недоволен.
– У блядей и то больше рвения.
– С рвением я бы тебя выебал, начальник. Так ты ж не дашь.
Норт с трудом превозмог желание стукнуть его кружкой.
– Пей. А то через задницу волью, – пригрозил он.
– Сам и пей, раз хотелка отказала.
Норт смазал его кулаком в зубы, умудрившись не расплескать вино. Кинтаро зашипел и приложил пальцы к разбитой губе.
– Или ты сам выпьешь. Или я кликну урукхаев, чтобы заставили. Ты потом будешь давать пятерым одновременно да нахваливать. И так всю ночь. Мозги у тебя где, в голове или все-таки в жопе?
– Опять ты за своих урукхаев прячешься, начальник.
Норт аккуратно поставил кружку на стол и вдарил ему еще раз, в скулу. Кинтаро вскинулся и получил хороший тычок в солнечное сплетение. Задыхаясь, отлетел обратно на диван.
– Драться будем или трахаться? – холодно осведомился Норт, заправляя уже слегка обмякший член в штаны. – Не желаешь подчиняться – пошел вон. Уговаривать не стану.
Кинтаро пробурчал что-то нелестное под нос. Он злился, ноздри его раздувались – явно размышлял, не броситься ли на Норта, а там будь что будет. Вдруг какая-то мысль пришла ему в голову, он коротко хохотнул и потянулся за кружкой.
– Посмотрим, кто еще первый про пощаду запоет. Ты лучше постарайся, начальник, а то ведь я сам к урукхаям запрошусь, ежели мне тебя не хватит.
И выпил.
Почти сразу у него заблестели глаза, кровь прилила к лицу. И не только к лицу. Он с каким-то удивлением скосил глаза вниз и даже потрогал вставший член. Выговорил:
– Ух и забористая штука!
Норт завалил его на диван и распластал своим телом, потираясь бедрами. У Кинтаро затуманился взгляд, губы приоткрылись. Он задышал чаще. Норт схватил его за член, и Кинтаро всхлипнул и выгнулся. Ага, возбуждение, повышенная чувствительность – все признаки налицо. Норт старался не вспоминать тот раз, когда южанин поменял бокалы и опоил его собственным зельем. Все равно он плохо помнил тот вечер. Зелье отшибало и память, и способность соображать.
Через несколько минут Кинтаро лежал животом на диване, а коленями на ковре, и Норт вгонял ему на всю длину, сначала медленно, потом быстрей. Кинтаро сорванно дышал, матерился на все лады и рычал:
– Сука, блядь, еще! Сильнее!
И подмахивал, срываясь на стон. Ему было мало, и кажется, все его ощущения сосредоточились в заднице. У Норта самого перед глазами поплыло от возбуждения, особенно когда Кинтаро взвыл, вскинулся, дрожа, и забрызгал семенем диван.
Потом была полутемная спальня и широкая кровать, раздвинутые ноги Кинтаро, его смуглые ягодицы и мокрая ложбинка между ними. На коленях он уже не держался, и Норт лег на него и трахал, не в силах насытиться, и сам заорал, кончая, так был силен оргазм. Он помнил безумные глаза южанина, вцепившегося в спинку кровати, когда Норт дрочил ему, пальцами другой руки орудуя в заднице. Щенок уже и говорить не мог, только стонал. Он беспомощно перекатывал голову с боку на бок и яростно насаживался на пальцы Норта, закинув ноги ему на талию. Распаленный, жаркий, мокрый от пота, растрепанный – и ненасытный. Член у него стоял, как каменный, не падая ни на секунду, даже после оргазма. Он бы, наверное, просил и умолял, чтобы Норт ему вставил, если бы был способен на членораздельную речь. Норт поласкал его ртом пару минут, только ради удовольствия послушать отчаянные вскрики. Потом Кинтаро сосал его член, стоя на коленях, и пытался одновременно принести себе хоть какое-то облегчение рукой. Но кончить он уже не мог, нечем было. Норт намотал его волосы на руку и трахнул в рот, стараясь засунуть поглубже в глотку. Нарочно кончил ему на лицо. Кинтаро стер семя с губ и жадно облизал пальцы.
Южанин был не в себе – но все же был при этом собой, со своими повадками, горячей задницей и кривой ухмылкой. Был бы таким без всякого зелья, если бы сходил по Норту с ума. Норт даже мимолетно пожалел, что их так многое разделяло. Впрочем, он сомневался, что ему удалось бы свести щенка с ума, при любом раскладе. И впервые ему пришло в голову, что у Кинтаро кто-то есть. Тот, для кого он приберегал свой пыл и страсть. Не может быть, чтобы все это просто дремало в нем, не находя выхода. Наверняка он был способен терять голову от любви и трахаться всю ночь напролет.
Пришлось прерваться и сходить за вином и смазкой. Потом он поставил Кинтаро раком и драл так, что искры летели. Кинтаро насаживался на его член, не чувствуя боли, хотя у него уже кровь показалась. Зато Норт, заметив, слегка протрезвел. Он, в общем-то, рассчитывать поиметь Кинтаро и завтра, и послезавтра. Ничего не оставалось, как прибегнуть к помощи правой руки. Сперма выплеснулась на поджарые ягодицы южанина – поистине, достойный последний штрих. Кинтаро, заезженный до полусмерти, тут же вырубился. У него все еще была эрекция. Забористое зелье, и впрямь!
До рассвета было еще далеко. Норт никогда не ложился так рано. Он вообще спал мало, обходясь иногда тремя-четырьмя часами в сутки. Одевшись и выпив еще вина, он отправился проверять охрану, оба арсенала и темницы. Дверь своих покоев запереть не забыл.
В казарме для офицеров пьянствовали, отмечая удачную вчерашнюю вылазку. Только и болтовни было, что о взятом в плен смазливом эльфе. Редкая удача – обычно они не попадали живыми в руки воинов Мордора. За все время войны в подземельях крепости скопилось их едва ли полсотни. Гондорцев и прочую шваль в тюрьме не держали – сразу же обменивали или попросту резали. А выносливых эльфов можно было гонять на работу в каменоломню или в шахту на добычу руды. Они годами держались на одной надежде, хотя в любой момент могли бы уйти в чертоги Мандоса. Наверное, по эльфийским понятиям это считалось западло.
Начальнику налили, и он уселся со своими офицерами, слушая, как они обсуждают в подробностях, что бы хотели сделать с хорошеньким эльфом, если б можно было. Глумление над эльфийскими пленниками запретил сам Норт, давно еще. Дозволялась только плеточка, в целях повышения производительности труда. Кто-то же должен вкалывать, а бедняга эльфик, пусть он сто раз Перворожденный, рискует не пережить, если его пустит по кругу вся казарма. Кровью истечет или просто загнется от ужаса и стыда.
Норт слыхал, что эльфы даже не подозревают о возможности поиметь мужчину. Его как-то не возбуждала холодная эльфийская невинность. Все эти нолдор и синдар, конечно, были сногсшибательно красивы, но казались Норту на одно лицо. Ладно, не на одно: нолдор чернявые, синдар светленькие, большая разница. Офицеры болтали, что у этого глаза и волосы будто из серебра. Норт подумал, что надо будет сходить взглянуть как-нибудь, чисто из любопытства. Интересно, бывают ли эльфы рыжие? Ах да, про Маэдроса Феанориона он где-то читал.
В конце концов его сморил сон, и он прикорнул на свободной койке. Снились почему-то голые эльфы – и ведь не скажешь, что с недотраха.
Утром Норт вернулся к себе, умытый и свежий. А вот Кинтаро еле продрал глаза, когда солнце было уже высоко. Он и так дрыхнуть был не дурак, а уж после зелья подавно. Хорошо, что похмелья не было, Норт по себе знал.
Начальник крепости сложил локти на спинку кровати, широко и глумливо улыбаясь. Поинтересовался:
– Что, харадская блядь, задница-то болит?
– Еще как, – нехотя сказал Кинтаро. Он был лохматый, мрачный и злой. На морде даже синяка не осталось, а вот разбитая нижняя губа распухла. На шее виднелся засос, еще один на груди, синяк на ребрах и царапины возле сосков. На плече отчетливо проступил след укуса. Надо же, а Норт и не помнил, как его зубами прихватил. В общем, вид его красноречиво говорил о качественной ночной случке. Южанин попытался сесть и поморщился:
– Слушай, ты чем меня вчера поимел? Ножкой от стола, что ли?
Ножки у нортова стола были толщиной с руку, не меньше. Норт фыркнул:
– По-моему, тебе не хватило, – и выразительно скосил глаза ему ниже пупка. Одеяло топорщилось, выдавая стояк.
Кинтаро прикрыл ладонью член, будто защищаясь.
– Не верь стоящему с утра, он хочет ссать, а не ебаться, – пробурчал он, отодвигаясь подальше. – Где тут у тебя нужник?
Норт ему показал дверцу в спальне, за которой был самоновейшей конструкции слив и ведро с водой. Не стал напоминать, что Кинтаро тут уже бывал, в тот, давний раз. После зелья-то собственное имя с трудом вспоминаешь.
– Жратва есть? – хмуро спросил южанин, когда удовлетворил наиболее острую из утренних потребностей и нашел штаны.
Он старался вести себя независимо и нагло, но глаза отводил, и было видно, что даже смутные воспоминания о прошедшей ночи, с трудом оживающие в памяти, ни в малейшей степени не льстят его самолюбию. Норт же, напротив, сиял, буквально лучась самодовольством.
– Иди в кухню, там тебя накормят, – бросил он небрежно. – Давай-давай, побыстрее собирай шмотки. Мне еще поработать надо.
У Кинтаро дернулась щека, но он стиснул зубы и ничего не сказал. Отвернулся и стал одеваться. Норт добавил ему в спину:
– До вечера можешь делать что хочешь, но из башни не выходи. Вечером я за тобой пошлю. Кстати, подмыться не забудь!
Лицо у Кинтаро горело, когда он выскочил за дверь.
Норт же был доволен безмерно. Именно в этот момент месть была совершенной, полной, и как же она была сладка!
@темы: Слеш, Ориджиналы.