Львы и тигры 2. Укрощение строптивого. Сказ пятый.
Автор: Тиамат
Глава 5
Иметь в своей спальне такого роскошного зверя было приятно. «Иметь» во всех смыслах, и в самом похабном тоже. Южанин ершился, огрызался, иной раз даже отталкивал Норта, так что приходилось валить его на кровать почти что силой. Прямые приказы пленник выполнял нехотя, недобро сверкая глазами, но все-таки выполнял, потому что знал, чем грозит непослушание. Зато отдавался, не сдерживая себя. Охватывал Норта ногами, подмахивал, дразнил словами и взглядами, матерился и прямо-таки требовал еще. Временами даже сам накидывался с жадными, наглыми поцелуями и хватал за разные места, будто пытаясь хоть на пару минут представить себя хозяином положения.
Зная людей, Норт не был удивлен. Откровенно говоря, он на что-то подобное рассчитывал. Всякий здравомыслящий человек, не обремененный склонностью к рефлексии, ищет в своем положении плюсы, а не минусы – по крайней мере, до тех пор, пока не может его изменить. Опять же, зелье свое травник готовил по щелчку в любых количествах, и при одном лишь намеке на нежелание трахаться пленник сразу получал рюмку этой дряни в вино. Что обычно бывало дальше, Кинтаро предпочитал не вспоминать, а вот Норт вспоминал много, часто и с удовольствием. В угаре от зелья Кинтаро мог до полусмерти заездить пяток урукхаев, а уж со слабыми людишками счет бы шел на десятки. Если б Норт любил делиться, он бы обязательно поставил такой любопытный опыт. Однако военачальник Саурона был порядочным собственником. Например, Артагир мог шляться по всему Средиземью и валяться на сеновалах со всякой швалью: Норта это совершенно не колебало. Но если бы развратный блондинчик только посмел дать кому-то здесь, в крепости, за спиной у Норта, без его разрешения... Норт даже думать об этом спокойно не мог – кровь мгновенно вскипала в жилах. Впрочем, дались Арту тайные интрижки! Можно трахаться с кем хочешь прямо в спальне начальника крепости, при его живейшем участии. Повезло еще, что господин и повелитель Мордора Саурон Гортхаур был лишен способности к плотской любви вот уже пару тысяч лет. Иначе Артагир, до самозабвения преданный повелителю, уж наверняка заставил бы Норта пережить самые немыслимые муки ревности. Даже сейчас он умудрялся довести его до белого каления, делая вид, что положил глаз на какого-нибудь высокопоставленного мордорского офицера. И разумеется, получал от озверевшего любовника именно то, что хотел – доказательство, что лучше Норта в постели никого нет и быть не может.
С Кинтаро, впрочем, было иначе. Позволить кому-то пользоваться своей чашкой, ложкой, мечом... пленником, наконец! – нет, решительно невозможно. Еще испакостят.
Была еще одна причина, почему южанин не мог и не хотел быть холоден со своим врагом. Даже если мечтал улучить момент и перегрызть ему глотку. Секс для темпераментных людей – как наркотик: чем больше трахаешься, тем больше хочется. Вожделение для них так же мучительно и невыносимо, как голод и жажда. Плотская страсть туманит рассудок, позволяя отключаться от суровой действительности. Отдаваясь Норту, Кинтаро забывал, что не имеет права ему отказать, что у него нет выбора, что он бесправный пленник, почти раб. И Норт старался ему особенно не напоминать.
В сущности, жизнь Кинтаро немногим отличалась от той, которая была бы ему назначена как преданному подчиненному. Комната в башне, которую ему отвели, была просторней, теплее и чище, чем каморки офицеров или казармы. Норт даже отпускал его во двор поупражняться с мечом. Под охраной двух-трех урукхаев покрепче и под присмотром одного из слуг. Не то чтобы он боялся, что Кинтаро сбежит. Куда тут бежать – на стену высотой в двадцать саженей? Просто не хотелось вот этого – беготни, шума, драки. Еще помнут южанина ненароком или подстрелят. А то кто-нибудь привяжется – из тех, кому не по душе новый фаворит.
Двое урукхаев обычно принимали участие в упражнениях, валя на Кинтаро с клинками наголо. Иногда на учебные поединки выходил кто-то из людей, из воинов постарше и покрепче. Иным даже удавалось продержаться минут десять, ежели вдвоем или втроем. Норт сомневался, что во всей его крепости найдется равный поединщик для Кинтаро. Кроме него самого, естественно. Бедняга южанин и не подозревал, что принимает активное участие в усилении боевой мощи Мордора. Те воины, что выходили с ним драться, заметно улучшали свое мастерство, а урукхаи развивали мозги и реакцию. Начальник крепости начинал подумывать, что Кинтаро принесет больше пользы в обучении личного состава, чем в бою, даже когда согласится служить Мордору.
Кухня в башне тоже была получше, а кухонные мальчишки давали красивому южанину очень охотно, если удавалось как бы случайно оказаться вдвоем в укромном уголке. Доносили, впрочем, что Кинтаро особенного рвения не проявлял. После Норта, видать, было не до мальчишек. Вообще, степной дикарь был на удивление разборчив и без восторга отзывался о гибких черноглазых обитателях харадских гаремов, о неутомимых и крепких детях роханских степей с пшеничными гривами, о татуированных и накрашенных уличных мальчишках Умбара, как и о представителях прочих рас Средиземья. За свою недолгую жизнь он успел немало попутешествовать (читай, поблядовать). Странно, что в итоге он оказался среди гондорцев, к которым не питал абсолютно никакого пиетета и по чьему адресу не стеснялся отпускать похабные шуточки.
Что держало южанина на службе Гондору, Норт уже отчаялся узнать. Наверняка личная преданность кому-то из командиров. Ведь смешно говорить о патриотических чувствах и моральном долге защитника свободных народов Средиземья в случае с варваром из диких степей. Кинтаро ни разу не проболтался, разговоров на тему виртуозно избегал, мастерски отшучивался, а в ответ на прямой вопрос нес полную ахинею с совершенно серьезным видом. Другой бы плюнул и отстал, однако Норту свербело. Если найти корни его верности Гондору, можно их выкорчевать, и тогда из Кинтаро получится дельный мордорский офицер. А пока что южанин проявлял полное равнодушие ко всему, кроме случки, жратвы и доброго поединка – или ловко прикидывался. Богатство, чины, звания, власть его не прельщали. И Норт никак не мог взять в толк, почему щенок не хочет драться за него, если ему по хрену, за кого драться.
Чтобы еще больше подчеркнуть свою власть, Норта приказал сделать Кинтаро татуировку. С драконом. Это был его личный знак с тех самых пор, как началась его служба Мордору. Его печать, герб и клеймо, которое он с упорством фетишиста лепил на все, что ему принадлежало. Драконы красовались на его кубках, книгах, мечах, гобеленах, на атласной шкуре его коней и даже на плече у Артагира. Того, впрочем, заставлять не пришлось – он был любитель экзотических видов боди-арта и начал украшать себя сережками в самых неожиданных местах еще до знакомства с Нортом. Татуировку он сам захотел и был совершенно не против стильного черно-серебряного дракона с зелеными глазами и распростертыми крыльями. «Напоминает тебя!» – беззастенчиво льстил он Норту. Правда, не забывал временами капризно пожаловаться, что такую приметную татуировку в шпионских поездках приходится заматывать тряпкой или замазывать гримом. Дескать, вот на какие жертвы он готов ради любовника.
Причины своего фетишизма Норт знал, но вспоминать о них не любил. Все давно прошло, быльем поросло, но душа все еще ныла от воспоминаний, как старая рана. Зато мысленный смотр всего и всех, на кого несмываемым клеймом лег его дракон, очень радовал.
Итак, голого Кинтаро уложили навзничь на скамью, накрепко привязали, и татуировщик, он же травник, принялся тушью наносить предварительный рисунок южанину повыше лобка. Учитывая, как низко Кинтаро носит штаны, край татуировки соблазнительно выглядывал бы из-под ремня, не позволяя видеть весь рисунок целиком, но как бы призывая расстегнуть южанину ширинку. Наглый щенок, однако, испортил Норту весь кайф, разразившись таким неистовым хохотом, что у травника задрожала рука, и линия пошла криво.
– Ты что, решил мне типа медаль навесить? – выговорил Кинтаро, корчась от смеха. – Отметить, гы-гы, чем я тебя...
Договорить он не успел – Норт отвесил ему зубодробильную оплеуху, забивая крамольные слова обратно в глотку. И еще врезал пару раз, чтобы щенок наконец перестал смеяться. Кликнул слуг, чтобы уложили Кинтаро лицом вниз и снова привязали. Так хоть не видно его глумливой ухмылочки, которой даже не мешает струйка крови изо рта.
– Я тебе лучше на задницу медаль навешу. Очень уж хорошо даешь, – хмуро пояснил начальник, сознавая, что поддался на провокацию и пошел у пленника на поводу.
– Точно! Самое оно, – прохрюкал стервец, пытаясь не заржать. – Всякий раз, как сяду посрать...
В ярости Норт приказал заткнуть ему рот. Насчет задницы тоже передумал. Взялся за подбородок, задумчиво обозревая смуглое обнаженное тело перед ним. И в конце концов приказал сделать татуировку Кинтаро на загривке. В случае чего можно прикрыть волосами или курткой. Не так унизительно, и вообще за варварское украшение сойдет. Опять же, можно вдоволь налюбоваться, когда трахаешь южанина, уложив мордой в подушку.
Получилось роскошно: дракон, будто живой, шевелил крыльями, когда Кинтаро поводил плечами. Рисунок подчеркивал красивую мускулистую спину южанина, однако не слишком бросался в глаза на бронзовой коже. Опухоль и краснота вокруг татуировки спали на следующий же день, и Норт в очередной раз подивился, как быстро все заживает на щенке. Как на собаке, воистину. Кинтаро неделю еще потом злобно и демонстративно чесался, а потом про татуировку благополучно забыл, потому что видно ее было только в зеркале, стоявшем в бане, а туда южанин заглядывал нечасто.
* * *
Артагир всегда любил возвращаться в Мордор, добыв нужные для повелителя сведения или выполнив очередное поручение. И по своему Морадану он тоже скучал во время долгих поездок. В этот раз он еще беспокоился о Кинтаро – не так сильно, чтобы это повлияло на его профессиональные качества, но все же достаточно, чтобы заставить его поторопиться в крепость, взбежать по лестнице в башню и без стука войти в покои Морадана.
Это возвращение он потом вспоминал с блаженной улыбкой, как одно из самых приятных за всю его историю службы Мордору.
Господин начальник крепости был очень занят: он закинул ноги южанина себе за плечи, придерживая за лодыжки, и трахал его, практически держа на весу, так что на кровати оставались только голова и плечи. Волосы Кинтаро разметались, руки он задрал над головой, упираясь в кровать, и на его блестящем от пота теле, натянутом, как струна, играла каждая мышца. Наверное, Артагир издал какой-то звук – восхищенный вздох или возглас – потому что эротическая композиция мгновенно распалась, и молодой человек обнаружил себя под голодными взглядами двух очень голых и очень возбужденных мужчин. Не сговариваясь, не бросив друг на друга и взгляда, они с одинаковой звериной грацией двинулись к нему, обходя с двух сторон, будто загоняли дичь, и сердце у Артагира затрепетало от волнения и соблазна. Он бессознательно сделал шаг назад, будто намереваясь сбежать. Но сбежать ему, конечно же, не дали. Железные руки схватили его и потащили на кровать, срывая одежду. Артагир закричал от притворного ужаса, срывающимся голосом запросил пощады, умоляя не рвать на куски любимую шелковую рубашечку. Разумеется, подонки остались глухи к его мольбам и превратили ее в лохмотья. Морадан только прорычал: «Новую куплю!» – стаскивая с любовника штаны. В лучших традициях группового изнасилования Артагира цинично поимели сразу вдвоем, поставив на колени. Кинтаро заткнул ему рот членом, именно что заткнул, засунув практически в глотку – он был так распален, что кончил почти сразу. Морадан, вгонявший Артагиру сзади, заломив ему руки за спину, продержался лишь на пару мгновений дольше.
Артагир мог бы ощутить разочарование: к таким стремительным и коротким сношениям он не привык. Но его партнеры тут же разложили его на кровати, лапая и целуя вдвоем, и через несколько минут уже так завелись, что пошли на второй раунд – не менее горячий и яростный, чем первый. Артагир, конечно, наутро вздыхал, разглядывая в зеркало синяки на ягодицах и бедрах, но вздыхал мечтательно. Всю ночь они втроем вытворяли такое, что даже развратный Голос Саурона, припоминая, слегка краснел. Например, как Морадан и Кинтаро прямо-таки пожирали рты друг друга поцелуями, а ему было очень неплохо видно все в подробностях, потому что он сам лежал на спине, задрав ноги, насаживался на один член и пытался сосать второй. Кажется, тогда его как раз трахал Кинтаро. Чуть позже он лег всем телом на Арта, входя глубже, и вдруг вздрогнул, теряя ритм, застонал, кусая губы, уткнулся ему в плечо, и стало ясно, что происходит, когда Морадан склонился над ними обоими, скалясь. Он снова вогнал южанину по самые яйца, и Артагир почувствовал это движение в себе, внутри себя – Кинтаро задвигался, повинуясь мощному ритму Морадана, и на несколько коротких мгновений они трое будто слились воедино, дыша и трахаясь в унисон.
Одурев от вина и похоти, Артагир позволил им такое, чего больше никому не позволял. Даже, считай, сам попросил, как последний придурок! Утром он клялся: больше никогда! Но все-таки ему понравилось – несмотря на боль, от которой брызнули слезы, несмотря на неудобство и неестественность позы. Да, сидя верхом на Морадане, насаживаясь на его член, он вдруг наклонился вперед и раздвинул обеими руками ягодицы, чтобы Кинтаро была видна его влажная растраханная дырка. Южанина два раза приглашать не пришлось: он пристроился к Арту со спины и принялся медленно и неумолимо всовывать в него член. Морадан держал его за руки, а Кинтаро – за бедра, позволяя стонать и рыдать, сколько душе угодно, пока внутри него терлись друг о друга два очень даже немаленьких мужских орудия. Дальнейшее он помнил смутно. Вроде бы над ним сжалились и оттрахали по очереди. И вроде бы продолжили без него – кровать еще тряслась и подрагивала, когда он засыпал.
Утром Арт, разумеется, высказал все, что он думает о грубости и скотстве своих любовников. Однако то, где были в тот момент его руки и что вытворяли, очень сильно противоречило словам. А заявления вроде: «Какие же вы подонки! Вот здесь синяк, смотрите, и вот тут тоже!» – прямо-таки провоцировали на поглаживание, поцелуй указанного места и одинаковые виноватые взгляды, огонек похоти в которых нисколько не угасал от сознания вины, а наоборот, разгорался. В конце концов Арт простил подонков, которые нежно размяли ему спинку, накормили сладостями из рук, напоили вином изо рта в рот и подарили серебряный браслетик с черным жемчугом. Морадан подарил, если быть точным. Вряд ли кто-то бы усомнился, кто тут хозяин, вознаграждающий усердных любовников дорогими побрякушками. От взора Арта не ускользнули, конечно, и серьги Кинтаро, и ожерелье в пару на шее, и татуировка на спине. И то выражение, которого прежде не было в глазах южанина – какой-то подавленности, бессильной тоски и злости. Вместо природной веселости в нем остался только мрачный кураж.
Однако жаловаться Артагиру было решительно не на что, ведь таких бурных и развратных ночей у него давненько не случалось. Что бы там ни думал про себя Кинтаро, предаваться радостям плоти он умел и любил, а к Артагиру питал нескрываемую слабость. Моральный дух его несколько поднялся, и рвения прибавилось, когда у него появилась возможность вести самому, а не только подставлять задницу. Опять же разнообразие в постельных развлечениях еще никому не мешало.
Арт, однако, прекрасно понимал разницу между методами своими и нортовскими. Он действовал тонко, исподволь, а Морадан пер напролом и безжалостно нагибал Кинтаро в прямом и переносном смысле, не уставая напоминать, кто здесь главный. Становилось понятно прежнее упорство Кинтаро, не желающего уступать Морадану, несмотря на все их взаимное влечение. Гордый варвар предвидел, что никакого равноправия не дождется – не только в постели, но и вообще по жизни. Морадан принадлежал к тому до огорчения частому типу людей, которые неспособны уважать тех, кто под них ложится. Ценить, вожделеть, сходить с ума – сколько угодно. Но не уважать. Артагир, конечно, льстил себе надеждой, что он-то сумел добиться уважения Морадана, но ведь на это ушли, без преувеличения, годы.
«С ним так нельзя!» – хотелось ему завопить, когда Морадан попытался силой склонить Кинтаро к минету. Трудно было ему подождать две минуты, поласкать себя на глазах у южанина, подразнить, как бы невзначай придвинуться поближе! Артагир как раз вылизывал Кинтаро ложбинку между ягодиц, всовывая язык в задницу, у варвара дрожали колени, еще пара минут, и он был бы готов на все, лишь бы его трахнули, причем безо всякого зелья! Но нет, Морадану захотелось повыпендриваться. Естественно, Кинтаро его оттолкнул, получил оплеуху, и все усилия Артагира пошли прахом.
Начальник ухмыльнулся и сказал почти ласково:
– Иди, сам возьми. А то все я да я. И смотри, много не пей.
Кинтаро зыркнул черными глазами и как есть, голый, босиком протопал в гостиную. Артагир догадался, о чем речь, за мгновение до того, как южанин взял с полки флакончик. Не подозревая, что за ним наблюдают, он отпил глоток, поморщился. Взвесил флакончик на ладони, глядя на него нерадостно, будто на яд. И решительно осушил весь.
Он успел только дойти до кровати в спальне. Пошатнулся, тщетно пытаясь уцепиться за спинку, и повалился ничком на ковер. Арт бросился рядом с ним на колени и с облегчением вздохнул, нащупав пульс. Морадан выглядел таким ошарашенным, что у Арта даже прошло желание съездить ему по физиономии.
– Обычный передоз, – сказал он грустно. – Ну и скотина же ты. Думаешь, зря эту дрянь принимают с вином, понемножку?
– Я ж ему сказал много не пить! – огрызнулся скотина.
– Положи его на кровать. Отоспится и будет как новенький. А у меня к тебе есть разговор.
У Артагира в рукаве была припрятана одна карта, которую как раз пришло время разыграть.
Кинтаро мирно спал, свесив руку с кровати, глубоко и размеренно дыша во сне. Волосы разметались по подушке, закрывая лицо. Артагир заботливо собрал их и скрутил в узел на затылке, чтоб не мешались. Подоткнул южанину одеяло, накинул рубашку и вышел в гостиную к Морадану. Тот, мрачный, в халате, хлестал вино. Артагир сел к нему на колени и без предисловий сказал:
– Морадан, ты его погубишь. Он как зверь в клетке – только и может, что бродить из угла в угол. Сколько времени пройдет, прежде чем он случайно поскользнется на лестнице? Случайно налетит на чей-нибудь меч?
– Да ну брось. Он гордый, руки на себя руки не наложит.
– Он просто не захочет жить. С ним так нельзя. Ему надо куда-то себя приложить, цель нужна, понимаешь?
– Да я столько раз ему предлагал мне служить, тренировать моих солдат. И без этого знаешь работы сколько? Лошадей можно объезжать, мясо в кухне разделывать, пленных гонять. Отказывается, болван.
– Значит, надо заставить. Убедить.
– Как? Секса лишить? Ха!
– Есть у меня одна идея. Почему бы... не подарить ему кого-нибудь для постели?
– Да здесь и так мальчишек полно, кто мешает?
– Ты не понимаешь, – досадливо сказал Арт. Ограниченность мышления Норта временами его раздражала. – Настоящего наложника. Только для него одного.
Морадан состроил гримасу, изображающую работу мысли. Неожиданно идея показалась ему интересной:
– А что, неплохо. Только вот кого? У него губа не дура, у этого харадского щенка. Кого попало не подсунешь.
– У него и правда губа не дура, – с самым многозначительным видом заявил Артагир. – Вот слушай. Мне тут в кабаке попался один болтливый гондорец. Кинтаро был с ним в одном отряде. Представь себе, все думают, что он сам к нам перебежал. Никто же не видел, как его взяли в плен. Зато многие в курсе, что он тут у нас месяц провел и даже драться выходил со своими. Больше, конечно, прикидывался, как выяснилось: удары плашмя раздавал, из седла выбивал, и прочее. Однако на него косо смотрели, когда вернулся. Он там вообще успехом не пользовался. И этот гондорец даже объяснил, почему. В довольно гнусных выражениях, которые я повторять не буду, потому что ты наверняка подобное много раз слышал, и про себя, и про других. Гондорцы не слишком толерантно относятся к мужеложству.
– Арт, короче. Ты пока ничего нового не рассказал.
– Дослушай. Гондорец, похихикивая, упомянул одну интересную деталь. Харадец этот, говорит, слюнями по эльфам исходил. Точнее, по одному – командиру лориэнских стрелков. Эльф, конечно, ни сном ни духом, но люди-то замечали. И ржали у них за спиной, шуточки всякие отпускали. Кинтаро даже морду кое-кому набил. Больше любить его за это не стали, сам понимаешь.
– Слушай, как ты все это выуживаешь? Может, тебе Владыка своей магии уделил?
– Никакой магии, только природный талант, – Артагир скромно улыбнулся. – Хотя, честно признаться, гондорец далеко не все поведал добровольно. Пришлось его немножко... пощекотать. Ханжа, сил моих нет: мужеложцев поносил, а со мной в комнату поднялся, после пары-то кувшинов вина.
– Силы Тьмы, ну что там еще? Щенок любит эльфов, что дальше? Ему эльфа, что ли, подарить?
– Ага. Того, с серебристыми волосами, которого взяли недавно. Надеюсь, он пока не очень замызганный.
– Терпеть не могу, когда ты секретничаешь, – заметил Морадан довольно сварливо. – Знаешь куда больше, но не хочешь говорить.
– Да я почти все сказал. Гондорец затруднился эльфа описать, даже под угрозой кастрации. Эльф и эльф, говорит. Тощий, высокий, глаза зырк-зырк. Но серебряные волосы упомянул. Теперь ясно?
Морадан расплылся в ухмылке. По части шпионажа и подставы Артагиру не было равных во всем Мордоре.
– Теперь ясно. Правильный заложник самого упрямого превращает в смирную овечку.
– Ты циничный. И злой. Меня это заводит. – Артагир подставил Морадану губы, и мир был восстановлен.
* * *
Норт, не утерпев, той же ночью отправился посмотреть на эльфа. Было интересно, чем ледяной Перворожденный пленил горячего южанина. Эльфа выволокли из общей камеры в коридор, под свет факелов. Лицо его оставалось спокойным и бесстрастным. Он бросил на Норта один только взгляд, и у того холодок прошел по загривку. Такими глазами лориэнский стрелок смотрит из чащи поверх наложенной на тетиву стрелы. Говорят, они никогда не промахиваются. Военачальник Саурона сталкивался с ними в бою, и после таких встреч повод для радости был только один: что владычица Лориэна не прислала их больше на пару сотен. Было ясно, что эльф мысленно занес Норта в список своих приоритетных целей. Как будто он когда-нибудь выберется отсюда!
Это очень раздражало в эльфах – пресловутая эстель, надежда, которая наполняла их мужеством и стойкостью в самых немыслимых ситуациях. Они могли подстерегать и выслеживать врага неделями, месяцами – неумолимо, безустанно – и наносить удар в самый благоприятный момент. В плену они терпеливо сносили побои, голод, пытки – и ждали Эру разберет чего: освобождения? побега? Да, точно, он читал про Маэдроса Феанориона и запомнил не только то, что Маэдрос был рыжий, но и то, что он провисел, прикованный к скале, пятьдесят лет, пока его не спасли. Никакой человек не выдержал бы пятьдесят лет мучений ради призрачной надежды. У эльфов вдобавок ко всему было бессмертие и вечная юность. Вот этот уже несколько недель ворочает кайлом в руднике, а выглядит свеженьким и чистым, будто его вытащили из собственной постели. Грязь к нему не липнет, что ли?
Кожа эльфа была такой белоснежной, что, казалось, отливала серебром при свете факелов. Норт в задумчивости протянул руку и коснулся плеча эльфа в вороте драной рубахи. Посмотрел на пальцы, будто ожидая увидеть, что к ним пристал тот же серебряный блеск – как пыльца с крыльев бабочки. Эльф даже не вздрогнул. Ему было глубоко наплевать. Помимо возможной цели, военачальник Саурона не представлял для него ни малейшего интереса. И ни малейшей угрозы. Ну, это он так думает.
Норт вздернул эльфу подбородок и пару минут изучал его лицо. Красив, собака. Все они, впрочем, красивы – холодной, надменной красотой. У этого были сияющие серые глаза – будто расплавленное серебро. Тонкие летящие брови, задранные к вискам. И волосы – будто вода в лунном свете: блестящие, серебристые. Бледно-розовые губы – почти сиреневые. Если ляжет, закроет глаза и не будет шевелиться, то сойдет за труп. От этой мысли Норта передернуло. Он слышал про извращенцев, которые трахают трупы. Вот для них эльфы – самое то. Нет, правда, что в нем нашел Кинтаро? Такого даже не изнасилуешь. Ну завалишь, ну расстегнешь штаны, а он посмотрит на тебя, как на вошь, и все упадет.
Почти все Перворожденные держались с таким достоинством, что поневоле внушали уважение. Нортовы офицеры сколько угодно могли трепать языком, как хотели бы разложить эльфа. Но Норт подозревал, что лицом к лицу всякий из них оробел бы перед этой горделивой спокойной силой. Он сам не робел, но от неприступного эльфийского вида зубы сводило, как от кислого яблока.
Он поразмыслил еще. Если это и впрямь командир лориэнских стрелков, то ведь командиром его сделали не за красивые глаза. И Кинтаро наверняка видел его в деле. Если что-то могло завести южанина, помимо стройной фигурки и минетных губок, то именно мастерство в бою. Что ж, есть способ проверить. Не один Артагир умеет плести интриги.
Возвращаясь к себе, Норт предавался мечтам. Вот бы найти хорошенького, сладкого, беззащитного эльфенка... Интересно, такие вообще бывают? Запугать его, подчинить... чтобы смотрел со страхом и молил о пощаде... Мда. Норт пообещал себе, что впредь будет лично инспектировать всех взятых в плен эльфов. Кто ищет, тот всегда найдет, знаете ли.
Через пять дней (ровно столько ушло у Норта на осуществление его примитивного, но безотказного плана) воинов, свободных от несения службы, согнали на крепостной двор смотреть на экзекуцию. Осужденных на порку обычно привязывали к столбу коновязи в дальнем конце двора. Сейчас там прогуливался штатный палач крепости, похлопывая себя кнутовищем по колену. Конец кнута волочился за ним по булыжникам двора, будто черная блестящая змея.
Норт стоял у стены в тенечке, прислонившись спиной к холодному камню. Вид на коновязь отсюда открывался отличный.
– Ты зачем меня сюда притащил? – Кинтаро злился, но голос понижал, чтобы воинам поодаль было не слышно. – Хочешь, чтобы все думали, будто я тебе продался?
– А то ты не продался. Живешь у меня, спишь в моей постели. Пора тебя народу показать. Куда? – он поймал повернувшегося спиной Кинтаро за полу куртки. – Стой, где стоишь. Иначе сам кнута получишь. И тебя сюда не выведут, а вынесут и к стеночке прислонят.
Кинтаро зыркнул на него недобро, но остался на месте. А через мгновение и уходить расхотел, когда охранники вывели осужденного.
Эльф шел сам, без страха, выпрямив спину. Он знал, на что идет, когда кинулся на охранника, который бил другого эльфа, ослабевшего от долгого заключения. Норту доложили, что он сломал одному охраннику руку, а второго чуть не придушил. Разумеется, все было подстроено. Эльфа тут же скрутили, и приговор – пятьдесят ударов кнутом – был практически смертным. Человек после такого не выживал.
Норт не отрывал взгляда от Кинтаро. Тот впился глазами в осужденного, но ничем не показал, что узнал его: не вздрогнул, не побледнел, не стиснул кулаки. Но плечи его будто закаменели, и само по себе это неподвижное, напряженное спокойствие его выдавало.
– И чем это бедняга эльф заслужил кнута, скажи на милость? – спросил он деланно-небрежным тоном. – Отказался ноги раздвигать?
– Чуть не убил двоих охранников, причем голыми руками. Воображаю, что он вытворяет с оружием, – откликнулся Норт ему в тон. – А вот ноги раздвигать они вообще не умеют. По-моему, у них там и дырки-то нет подходящей. Тебе, впрочем, лучше знать. Ты с ними, говорят, близко сошелся.
– Кто говорит?
– Да так, птичка напела. Там, за стеной, на тебе все равно уже крест поставили. Если сбежишь, они же первые тебя и казнят.
Эльфа между тем привязывали за руки к столбу. Рубашки на нем уже не было. Штаны, хоть и обтрепанные до самых колен, красиво облегали задницу. Плечи у него были развитые, вполне по-мужски, а вот талия узкая-узкая – кажется, двумя руками можно обхватить.
– Как думаешь, выдержит пятьдесят? – светским тоном продолжал Норт. – Эльфы ведь живучие. Да только на что мне в руднике такой мятежник? Если выживет, я его урукхаям отдам на забаву. Они это любят. Причем, знаешь, дышит эльф, не дышит – им похрену.
На висках у Кинтаро выступил пот крупными каплями. Но он все еще держал себя в руках.
– Зря ты так, Норт. Ты ведь даже не знаешь, что это за эльф.
– Так расскажи мне.
– Родич этой, как ее... Ну, главной лориэнской бабы. Или мужа ее, не помню. Можно выкуп хороший взять.
Норт ухмыльнулся. Он слишком хорошо изучил Кинтаро, чтобы не распознать волнение. Например, южанин стал косноязычным, хотя обычно балагурил легко и за словом в карман не лез. И на Норта не смотрел, а смотрел только на своего белокурого эльфика. Наверное, после первой же кровавой полосы на этой стройной белой спине Кинтаро впадет в боевое безумие и бросится на Норта, чтобы геройски сдохнуть. Военачальник почесал подбородок, изображая сомнение:
– Я слышал, будто родич Келеборна – командир лориэнских стрелков. Тогда вовсе нет резона оставлять ему жизнь.
Кинтаро наконец посмотрел на него. На скулах у него играли желваки.
– А если я попрошу? – старательно выговорил он, будто язык ему с трудом повиновался.
– А если я прикажу отсосать прямо здесь, перед строем? – глумливо отозвался Норт.
И тут же понял, что совершил ошибку. Надо было помучить южанина подольше, потомить в неизвестности. А теперь ему ясно, для чего затеяно представление. Оставался только торг.
– Да легко! – Кинтаро шагнул вплотную и зло дернул на нем ремень, пытаясь расстегнуть.
Норт шлепнул его по рукам и прошипел:
– Я тебя в командиры хочу взять, а не в полковые бляди!
Щенок ухмыльнулся, не скрывая облегчения, и толкнул Норта плечом:
– Давай, отмени этот балаган, и пойдем трахнемся. Тебе уже не терпится, а, начальник?
Спиной он пытался загородить эльфа и палача, который размотал кнут и бросал на Норта вопросительные взгляды.
– Так скажи мне, этот эльф – действительно командир лориэнских стрелков? – спросил Норт, не обращая внимания на авансы южанина.
– Вот ты нудный. Я своих не закладываю. А если б и решил заложить – все равно ж ничего не выиграю.
– А если я отдам этого эльфа кому-нибудь из своих верных слуг? Например, тебе. – И, притянув Кинтаро к себе за плечо, Норт шепнул ему в ухо: – Он раньше на тебя и смотреть не хотел, правда? А теперь ты ему будешь хозяином. Представь – можно делать с ним все что хочешь. Избить до полусмерти... и силой взять. Чтоб кричал под тобой. Представил? Воин Мордора всегда получает все, что захочет. И будь ты поумнее, давно бы перешел к нам, взял своего эльфа в плен и трахнул бы прямо на поле боя!
Кинтаро шумно вздохнул. Веки у него задрожали, и взгляд поплыл. Норт схватил его между ног и удовлетворенно ухмыльнулся, нащупав эрекцию.
Любой продается. Вопрос только в цене. Он наконец нашел то, что было для южанина дороже жизни и чести. И теперь Кинтаро принадлежал ему целиком, со всеми потрохами. Сколько бы он ни пытался обуздать свою дикую натуру, она все равно прорвется наружу. И привяжет его к Мордору крепче стальной цепи.
По крайней мере, так считал Норт по прозвищу Морадан, военачальник Саурона Гортхаура.