Львы и тигры 2. Укрощение строптивого. Сказ третий.
Автор: Тиамат
Глава 3
На следующий день Норт вернулся к себе злющий и со здоровенным фингалом. Южанин и правда съехал с катушек и сопротивлялся так яростно, будто с мужиками никогда не ложился и невинность пуще жизни берег. Умудрился заехать Норту пяткой в глаз, и Норт взбеленился – прикрутил к решетке и порол, пока рука не устала. Потом оттрахал так, что устало все остальное, но удовольствия не получил. Хотелось влезть Кинтаро в башку, а не в задницу, и привязать его к себе покрепче, чем цепями и веревками.
Артагир ходил и вздыхал живописно, пока Норт не рявкнул:
– Что? Говори давай.
– Можно я к нему схожу?
– Это еще зачем? Тоже попользоваться решил?
– Просто поговорю. Доброе слово, знаешь, и кошке приятно.
– Детка, он тебе шею свернет, как котенку!
Артагир ничего не сказал, но так сверкнул глазами, что Норт даже смутился. Его нежный и хрупкий блондинчик был не кто-нибудь, а Голос Саурона, языком владел не хуже, чем кинжалом в рукаве, и выпутывался из самых скверных переделок – с помощью не одного, так другого. Норт ценил, что Артагир всегда просит, хотя имеет право приказывать. И позволил ему навестить пленника.
* * *
Кинтаро поднял голову и посмотрел на Артагира озадаченно. Как будто он забыл, что в крепости есть еще кто-то, кроме Норта и тюремщиков.
– Чего надо? Тоже попользоваться решил? – спросил он угрюмо, и Артагир не сдержал смешка. Как же они с Нортом все-таки похожи. – Давай, подойди только, я тебе голову оторву и скажу, что так и было.
– За что? Я тебе ничего плохого не сделал, – смиренно сказал Арт, надеясь, что Кинтаро не подозревает, кому именно обязан пленением.
– Хорошего тоже, – буркнул южанин.
– Я принес вина и лекарства. Спина разве не болит?
– Угу, он, значит, будет меня полосовать и трахать, а ты подлечивать, чтобы дольше протянул. Вали давай, не нуждаюсь.
Артагир кивнул тюремщику. Тот впустил его в клетку к Кинтаро, запер за ним замок и ушел. Наверняка недалеко – подслушивать за ближайшим поворотом, но Арту было плевать. Он не собирался говорить ничего крамольного.
Он бесстрашно подошел к пленнику, и Кинтаро – такой предсказуемый! – схватил его за горло и прижал к стене.
– Я не в настроении гостей принимать! – прорычал он. Да, видно, бедняга на пределе, ни следа обычного юмора и самообладания.
– И ты даже не хочешь узнать, зачем я пришел?
– Да какой от тебя толк, даже в заложники не возьмешь!
Артагир тоже это понимал, иначе бы не отдал себя в руки Кинтаро так просто. В клетке с двумя решетчатыми стенами прикрыться заложником можно было только в самом углу. И как потом выбираться? Во дворе любой меткий арбалетчик с легкостью подстрелит с крыши. Оставался риск, что Кинтаро придушит его в качестве мести Морадану. Но Артагиру представлялось, что это не в его характере.
Расчет оказался верен: Кинтаро выпустил его, подобрал упавший мех с вином и уселся на тюфяк. Артагир осторожно присел рядом, откинул ему волосы со спины и начал смазывать ссадины мазью. Видеть, до чего его довел Морадан, было неприятно – все равно что смотреть, как дурно обращаются с отличным породистым скакуном.
С плечами Артагир управился быстро, а вот ниже поясницы Кинтаро руки его задержались, погладили бедра, хотя там смазывать было уже нечего. И в следующий момент – а-а-ах! – все завертелось перед глазами, и он оказался спиной на тюфяке, а Кинтаро яростно впивался в его рот, одновременно стягивая с него штаны. Артагир был совершенно не против такого поворота событий. Честно сказать, он на него надеялся. Обвил руками шею Кинтаро, приподнял бедра, позволяя освободить себя от одежды. Кинтаро был нетерпелив и груб, но Артагиру такое временами нравилось. К тому же он был достаточно умен, чтобы загодя подготовить, так сказать, поле боя. Выгнулся, чувствуя, как Кинтаро входит в него – такое сладкое и почти забытое ощущение, Артагир скучал по его члену, если так можно выразиться, и по его широким плечам, и узкой талии, на которую так удобно закинуть ноги... Не будь у него Морадана, он бы наверняка без памяти влюбился в этого смуглого южанина. Но зачем ограничивать себя одним, если можно получить обоих?
Он не стесняясь вскрикивал, пока Кинтаро его трахал – то хватал его за плечи, притягивая к себе, то выгибался, закидывая руки за голову, то начинал себя ласкать. И подгадал сам к тому моменту, как Кинтаро кончил, быстро и бурно, как человек, изголодавшийся по сексу. Южанин сразу же вытащил член и отодвинулся, будто стыдился потери самоконтроля.
– Мне тебя не хватало, – сказал со вздохом Артагир. – Я б не отказался повторить ту ночь, когда вы меня вдвоем чуть до смерти не заездили.
Кинтаро вдруг ухмыльнулся, глядя на него сверху вниз:
– Ну и каково тебе после шелковых-то простыней сношаться на гнилой соломе?
– Шелковых простыней? – Артагир вдруг захохотал, хлопая ладонью по тюфячку. – Эру, да за кого ты меня принял? Я невинности лишился на конюшне, буквально-таки по колено в навозе. Меня старший конюх нагнул, но я был не очень-то против. Уже в двенадцать лет, знаешь, был порядочной блядью. – Он поерзал, пытаясь устроиться поудобнее, и добавил задумчиво: – Хотя, конечно, я предпочитаю кровать с простынями. Охота тебе валяться тут в грязи, если можно делать то же самое наверху в башне?
– О, так я и знал, что ты пришел склонять меня к блядству. Ты в этом деле мастер, – Кинтаро ухмыльнулся, но глаза его смотрели невесело.
Артагир сел и коснулся его плеча.
– Послушай. Я скоро уезжаю. Морадан без меня всегда раздражительный, злой и жестокий. И делает иногда такие вещи, о которых сам жалеет. Без меня некому его удержать, понимаешь? Я за тебя волнуюсь. Зачем так долго упорствуешь?
Кинтаро отхлебнул еще вина и отрезал:
– Ты не поймешь.
– Я бы понял еще, если бы ты никогда с мужчинами не спал. Но ты мужчин любишь, это видно. И Морадан тебе нравится.
– Не настолько, чтобы он надо мной изгалялся.
– Неужто задницу подставлять – такой большой позор? Или Морадан твой кровник, деревню твою сжег, родичей поубивал? Что-то не верится, ни в то, ни в другое.
– Я же сказал, ты не поймешь.
– Наш повелитель Саурон Гортхаур когда-то воевал против Нуменора за господство в Средиземье. И военная мощь тогдашнего короля Ар-Фаразона была так велика, что Саурону пришлось сдаться в плен. Он был очень красив тогда, наш повелитель, и очень молод. И Ар-Фаразон, конечно же, взял его к себе на ложе. Не прошло и трех лет, как пленник получил такую власть над пленителем, что тот ни в чем ему не мог отказать. Он сделал его своей правой рукой и позволял править от своего имени.
Артагир благоразумно умолчал, что это правление привело к гибели и короля Ар-Фаразона, и весь его народ, и даже сам Саурон не избежал гнева Валар и был низвергнут ими в морскую пучину вместе с островом. Он не думал, что южанин силен в истории Средиземья. Судя по всему, даже название «Нуменор» ему незнакомо.
– Ну, мне-то ваша крепость и даром не сдалась, – сказал Кинтаро беспечно, глотнул вина и положил руку на бедро Артагиру. Артагир сбросил ее и едко парировал:
– Жизнь тоже тебе даром не сдалась? Мечтаешь сдохнуть на гнилой соломе?
Кинтаро помрачнел.
– Все сказал? Ну и вали отсюда.
– Да я и не начинал еще. Кинтаро, можешь не верить мне, но я не хочу твоей смерти. И Морадан не хочет. Но если будешь дальше упорствовать, он тебя убьет. Так, в гневе, по неосторожности. Допустим, умереть ты не боишься. Но неужто тебя так пугает постель Морадана? Знаешь, он лучший военачальник отсюда до Ривенделла. У него под началом самый большой гарнизон Мордора. Он трижды отбивал гондорцев и гнал их еще от стен крепости десять миль, если не больше. Вы же, харадские степняки, доблесть цените превыше всего. Если он тебя недостоин трахать, то кто достоин?
– Был бы он у меня первым мужиком... – нехотя сказал Кинтаро, который никогда не мог промолчать. – Был бы он мне вождем или наставником. Был бы воином, таким же, как я, готовым так же давать... Ты не поймешь. Лучше заткнись и ноги раздвинь. Трахаешься ты лучше, чем переговоры ведешь.
Артагир лег на живот, скрывая усмешку. Он-то чувствовал, что отрава его речей просочилась Кинтаро в мозг, чтобы действовать медленно, но верно. И мотивы Кинтаро он понимал куда лучше его самого. Гордый воин боялся потерять себя. Дай Морадану власть – и он раздавит тебя, растопчет, вывернет наизнанку и выкинет за ненадобностью. Кинтаро потому и не мог уступить, что Морадан ему нравился. Будь на его месте какой-нибудь тупой вояка, южанин равнодушно бы ему отдался и, выждав время, так же равнодушно убил.
В ту ночь он с легкостью мог сунуть Морадану нож под ребро, и это порадовало бы гондорцев друзей куда больше захваченных карт и донесений. Но он не стал: это о многом говорило.
* * *
В глубине души Норт надеялся, что после разговора с Артом Кинтаро возьмется за ум. Вера его в способности блондинчика была велика. Но в следующий раз Кинтаро так же встал при его приближении в традиционную боевую стойку варваров – чуть пригнувшись, выставив ладони перед собой.
Драться Норт был не в настроении. Он смерил пленника тяжелым взглядом и сказал:
– Или под меня ляжешь, или под десятерых урукхаев. Ну?
Кинтаро сверкнул глазами, сплюнул себе под ноги.
– Давай, зови. Я их по полу размажу.
Мальчишка. Дурак.
Какое-то время он продержался, не давая повалить себя на пол. Стражники в тюрьме были помельче тех, что выходили сражаться, но все равно ростом с самого Норта, а в плечах еще и пошире. Однако неповоротливы и глупы. Ничего удивительного. Их же в жизни ничему не учили, даже человеческому языку – только несложным командам. Давали в руки оружие и отправляли воевать под началом людей, обзывавших урукхаев тупыми скотами. Эти-то, тюремщики, вправду мало чем отличались от скотов. Сопротивление жертвы их только раззадоривало, а боль от ударов не злила и не расхолаживала. В конце концов они поставили Кинтаро на колени и принялись торопливо и грубо насиловать, будто боялись, что живую игрушку вот-вот отберут. В огромных лапах урукхаев южанин казался юным и каким-то хрупким. Он не закусывал губу, не кривился и не сжимался, а громко дышал, хватая открытым ртом воздух, будто выполнял тяжелую однообразную работу. И собирался продержаться как можно дольше. Изо всех сил держал спину, чтобы его не скрутили и не уткнули лицом в грязный пол. Коса падала с плеча и качалась ритмично, когда урукхай дергал его за бедра к себе, насаживая на здоровенный член. Говорят, урукхаев сам Саурон Гортхаур вывел – и тут не поскупился, полной мерой оделил, получше, чем Эру – людей...
Норт почувствовал, как начинает заводиться, хотя ничего особо возбуждающего в этой скотской возне не было. Разве что выражение на лице южанина, и блестящая от пота спина, и ноги так широко раздвинуты, что вот-вот разъедутся... и то, как его бросает вперед-назад, так что между ног раскачивается вялый член... мышцы живота подбираются, мускулы на плечах бугрятся, хотя урукхаи держат его крепко, неумолимо сгибая к полу... Хотелось засунуть руку в штаны и дрочить, представляя, как под ним Кинтаро вот так же дрожит и сорванно дышит. Но господин начальник крепости еще не опустился до того, чтобы развлекаться зрелищами, как бессильный старик. И он молча смотрел, опираясь плечом о решетку, как урукхаи по его приказу пялят южанина. После третьего насильника у Кинтаро помутнели глаза, лицо исказилось от боли, между ягодиц выступила кровь – порвали его, должно быть, а это ведь только начало. Но он молчал: ни крика, ни стона, ни слова. Конечно, такой не взмолится о пощаде. Норт на это и не рассчитывал. Просто хотел показать упрямому щенку, что такое настоящее унижение, настоящая беспомощность – когда его будут тут всю ночь пускать по кругу, так что утром он не сможет ни встать, ни ноги сдвинуть.
Четвертый. Пятый. Шестой.
Когда кончил седьмой, у Кинтаро вырвался стон. Он уже не мог держать голову прямо, свесив ее на грудь, коса лежала на полу, колени дрожали, на внутренней стороне бедер влажно блестело вытекшее семя пополам с кровью. Он повис в лапах держащих его урукхаев, видно, мало что уже соображая. Его распластали на полу и продолжили развлекаться. Эти животные готовы трахаться часами, пока не оттащат.
Норт подождал еще. Кинтаро упорно молчал, пряча лицо в сгибе локтя, пока очередной урукхай вбивался в него с утробным рыком. Только то, как он уперся ладонями в пол, чтобы не елозить лицом по гнилой соломе, выдавало, что он в сознании и все чувствует. Может быть, он вообще до утра не вырубится.
Норт развернулся и пошел по коридору. Между ног разгорался пожар, член стоял, как каменный. Срочно требовалось устроить себе разрядку. Он задержался за поворотом, прислушиваясь. Но крика не дождался, только услышал еще один прерывистый долгий стон, от которого мошонку мучительно свело. Хотелось засаживать смуглому южанину под аккомпанемент именно таких вот беспомощных стонов. Чтобы южанин подмахивал и просил еще.
Ничего. Еще попросит. Или он не Норт Морадан.
Поднявшись в башню, Норт отправил слугу в подземелье, присматривать за урукхаями и Кинтаро. Этим скотам только волю дай, и от жертвы останутся кровавые ошметки.
– Сам его трогать не смей. Только смотри, – приказал он.
Похотливость собственных слуг была ему хорошо известна и временами даже забавляла. Обычно он не мешал им, так сказать, подбирать объедки со своего стола. Но не в этом случае. Слишком ценная добыча. Не то чтобы Норт ревновал или брезговал. Не погнушался же отдать южанина на забаву тупым урукхаям. Но этих скотов Кинтаро больше не увидит, если выйдет из темницы. А вот слуга будет постоянно рядом, и совершенно излишне, чтобы они свели настолько интимное знакомство.
Второго он собрался было послать на кухню, но вспомнил, что кухонные мальчишки временно под запретом. Артагир предупредил его особо.
В крепости на кухне, в прачечной, в лазарете вместо женщин служили мальчишки разной степени смазливости. Учитывая вкусы начальника крепости и многих его подчиненных, это было удобно. К тому же, мальчишки не беременели. Многие из них шли на это ради заработка, но кое-кто искренне любил поваляться с воинами. За право обслужить начальника крепости они чуть ли не дрались – до позавчерашнего вечера. И подумать только, виноват в этом был проклятый южанин, поставивший начальнику крепости роскошный фингал.
Тем вечером Норт был здорово пьян, зол и разгневан. Он никак не мог кончить. Мальчишка, не выдержав, стал кричать и вырываться, и Норт заткнул ему рот. Юный поваренок – или, может, конюх, Норт их не различал, – потом рыдал в три ручья, и даже золотая монета его не утешила. Начальник выставил его за дверь и как-то позабыл отдать распоряжение слугам, чтобы не вздумали трогать. Они затащили измученного мальчика к себе и отодрали вдвоем.
Тем же вечером несчастного вынули из петли, куда он полез не от стыда, а от невыносимой боли. Артагир не забыл упомянуть, что ноги мальчишки были в крови и в синяках от бедер до колен. Он потребовал, чтобы слуг наказали, и Норт распорядился их высечь. Мальчишку отослали домой с тройным вознаграждением. Можно было не сомневаться, что он теперь ни одного мужика к себе близко не подпустит. И уж точно не станет болтать о пережитом.
Артагир не стал упрекать Норта, но взгляд его был достаточно красноречив. Голос Саурона настоятельно порекомендовал господину начальнику крепости впредь забавляться только с теми, кто в состоянии это выдержать. Да и самому не хотелось сейчас связываться с писклявым мальчишкой. Подошел бы только крепкий здоровый мужик, который не пикнет, когда его ебут. Он взял второго слугу за плечо и толкнул к столу. Приказал:
– Штаны снимай.
Тот, не удивляясь, дернул ремень. На морду его слуги были не особенно симпатичны, причем оба одинаково. Даже немного похожи – двоюродные братья, что ли, хрен вспомнишь. Он имена-то их выучить не мог, всегда хватало «Эй, ты!» Сексуально обслуживать хозяина им приходилось только в самом крайнем случае – ежели хозяин, к примеру, был пьян, ленив и не в лучшей форме. Иногда хозяин снисходил после порки, для закрепления воспитательного эффекта. В восторг они, конечно, не приходили, но шевелили задницей деловито и старательно, как на работе.
Вбивая пыхтящего слугу в стол, вместо его широкой задницы и штопаной рубахи Норт представлял себе голое смуглое тело и косу, змеящуюся по спине. Но реальность упорно пробивалась в фантазии, оставляя привкус бессильной злости и неудовлетворенности. Он привык получать все, чего хотел. Тысячу человек поднимал на бой одним щелчком пальцев! И лишь от наглого дикаря не мог добиться покорности. Как-то это было несправедливо.
Ночью господин начальник крепости спал некрепко и беспокойно. Снилась всякая непотребщина, мерещились стоны, шепот, сорванное дыхание. Перед рассветом, стряхнув дремоту, почти уже собрался спуститься вниз и проверить пленника, но сдержался. Пусть думает, что Норт потерял к нему интерес. Если, конечно, способен будет в ближайшие дни думать о чем-нибудь, кроме порванной задницы.
Утром слуга доложил, что пленник без сознания. Урукхаев даже особенно отгонять не пришлось – после целой ночи развлечений насытились, да и шевелиться жертва перестала, неинтересно. Норт велел привести к южанину лекаря. Да не обманываться беспомощным состоянием! Пусть кто-нибудь подержит пациента, покуда его не обиходят как следует. В последующие дни именно таким манером его осматривали и лечили. Через пару дней, по донесению слуги, он попробовал вырваться, но бросил это бесполезное занятие. На третий день смог вставать на ноги, но не злоупотреблял, не желая выставлять напоказ, что ходит враскоряку. Начал разминаться, переругиваться с тюремщиками, требовать побольше еды. Но в целом был куда тише и смирней, чем раньше. К шагам прислушивался и на пришедшего смотрел так, будто ждал кого-то другого. Слуга доносил, что пленник с каждым днем мрачнеет, все больше молчит и даже не сопротивляется, когда лекарь в компании охранников приходит проверять, как заживает его задница.
Норту тоже приходилось несладко. Без Артагира и Кинтаро спать с другими казалось скучно, и он обходился правой рукой, вспоминая ночи из прошлого или воображая что-нибудь новенькое. Иногда хотелось хотя бы увидеть дерзкого южанина, глазами обласкать и облапать. Однако Норт сдерживался. Эффект следовало максимально закрепить. Да и не хотелось видеть Кинтаро истерзанным, грязным и больным.
Жаль, конечно, что не дождаться чего-то вроде: «Передайте начальнику крепости, что я согласен». Нет, через пару месяцев вполне возможно. Но сам Норт столько не выдержит. Не странно ли, что Норту Кинтаро нужнее, чем самому Кинтаро – комфорт и свобода? Что с него взять, с дикаря...