Львы и тигры 2. Укрощение строптивого. Сказ первый.
Автор: Тиамат
Глава 1
Норт по прозвищу Морадан, военачальник Саурона Гортхаура, иногда подозревал в себе склонность к поэзии. Правда, ни единой стихотворной строчки он в жизни не сложил, не считая случайных матерных рифм в трехэтажных проклятиях. Но в минуты успеха и торжества мысли его полнились пышными, цветистыми образами, достойными пера лучшего стихотворца. Впрочем, разве нашелся бы стихотворец, способный описать чувства, обуревающие Норта в миг триумфа! Сон буквально-таки сделался явью, самые смелые мечты сбылись, и будущее сулило целую череду невыразимых наслаждений. Чем-то это было сродни ощущениям ребенка, собирающегося развернуть подарок. Однако ребенок не знает, что внутри, под оберткой, а вот Норт представлял досконально, в живописных и красочных деталях, что собирается делать со своей добычей. Тем более что и обертки-то никакой не было. С пленника сорвали всю одежду до нитки еще на крепостном дворе, и сапоги, и наручи, и даже серьги с ушей. «Новые подарю, – усмехнувшись, подумал Норт. – Если будет себя хорошо вести».
Вообще-то он крайне надеялся, что пленник будет вести себя плохо. Хотя бы поначалу. Зная характер Кинтаро, на это можно было твердо рассчитывать. Красавчик-южанин просто обожал лезть на рожон. Кто бы другой рискнул натянуть нос самому Норту Морадану, умудрился счастливо унести ноги, а после не забился бы в какую-нибудь дыру до конца эпохи, а снова вышел на поле боя? Отчаянный храбрец – или полный идиот (что, в общем-то, временами одно и то же).
Южане все-таки наивны, как дети. Небось, думал, что станет неузнаваем, напялив нагрудник и закрытый шлем. А рост? А длинный меч? А стиль боя? Месяца не прошло, как Норт высмотрел его с крепостной стены. Клокоча ненавистью, собрался было объявить награду за голову южанина, но Артагир удержал. Коварный, как лиса, блондинчик разработал очередной блестящий план. Ох, не впервые приходилось ему брать живьем воинов Гондора: кому знать, как не Норту, бывшему гондорскому капитану! Еще месяц прошел, прежде чем Кинтаро попался в расставленные сети. Но промедление пошло только на пользу: ненависть Норта, требующая немедленно (или медленно) выпустить предателю кишки, несколько поутихла, и мечты о кровавой расправе сменились совсем другими мечтами. Кровь, конечно, будет, как же без этого, но в количествах, не опасных для жизни.
Теперь урукхаи тащили пленника во мрак подземелий, где его ждет так много новых впечатлений. Норт, шагая следом, старался выглядеть спокойным и собранным, как обычно. Но глубоко внутри он дрожал от нетерпения. Южанин был без сознания (хотя не исключено, что притворялся), голова его запрокинулась, черная коса подметала ступеньки. Его несли головой вперед, за руки и за ноги, вчетвером, и между раскинутыми коленями открывался такой соблазнительный вид, что Норту стоило поистине эпических усилий сохранять спокойствие. Он даже подумывал расстегнуть штаны и заявить права на трофей прямо здесь, на лестнице, пока урукхаи держат его распяленным на весу. Но Кинтаро благоразумно не подавал признаков жизни, а с полутрупом общаться как-то даже неинтересно.
Любопытно, что интуиция предостерегала против Кинтаро еще тогда, когда ничто не предвещало измены. Неспроста же Норту приснился тот роскошный сон про пленного южанина. Финал, конечно, был херовый, что и говорить. Одно время Норт не мог преодолеть беспокойство, берясь за чей-нибудь другой член, кроме собственного. Надо думать, помимо предостережения, сон говорил о тайных желаниях, в которых начальник крепости прежде не вполне отдавал себе отчет.
В каком-то смысле он был даже рад, что Кинтаро оказался лазутчиком. «Изнасилование – не мой стиль», – говаривал Норт. Но положа руку на сердце, не проще ли иметь дело с беспомощным пленником, чем с полноправным воином твоего же собственного гарнизона, уже отличившимся в бою? Последнего ни к чему особенно не принудишь, если дорожишь дисциплиной и боевым рвением подчиненных. Зато роль пленного шпиона сулила столько развлечений, сколько могло придумать самое извращенное воображение. Норт, впрочем, не отрицал, что его развлечения носят примитивный характер и вообще довольно однообразны, но «если встало, нужно трахнуться, а не делать вид, будто произошло досадное недоразумение», как он всегда говорил.
На Кинтаро у него стояло так, что приходилось иногда останавливаться и поправлять, когда штанами натирало. Это, в общем-то, было странно, ведь Кинтаро даже не в его вкусе! Норт по жизни предпочитал стройных миниатюрных блондинов с тонкими чертами лица и пухлыми губками. Совершенно непонятно, как в этот ряд вписывался здоровенный плечистый брюнет, прожаренный на солнце до черноты. Наглый, самоуверенный, хамоватый, открывающий рот только для того, чтобы ляпнуть очередную глумливую похабень... Губы Норта чуть не разъехались в ухмылке. Он понадеялся, что Кинтаро не растерял своей дерзости, которая придавала жгучего перчика сексу.
Все-таки южанин ему нравился, безумно нравился, несмотря ни на что. Такого мало нагнуть и отодрать. Такого хочется приручить, чтобы дрался с тобой плечом к плечу, чтобы предан был. Наверное, больше всего Норт гневался не за то, что Кинтаро его поимел (и в прямом, и в переносном смысле), а за то, что сам обманулся и поверил, будто красивый черноглазый парень правда хочет ему служить.
Что ж, не хочет сейчас – захочет потом. Или он не Норт Морадан.
* * *
Камеру для пленника Норт давно уже приготовил. Не камеру, точнее, а клетку: с двух сторон стена, с двух других – вертикальные прутья. В стену вделано кольцо с цепью, цепь надевается на ногу или на шею, и вуаля – пленник даже до двери не достает. А для экзекуций жертву так удобно приковывать к прутьям, хочешь так, хочешь эдак, и можно еще за выражением лица наблюдать, если встать с другой стороны решетки.
Ран у пленника не было, если не считать пары царапин и здоровенного синяка на пол-лица, где его приложили палицей по шлему. Ну, и слегка помяли урукхаи на крепостном дворе, когда раздевали, а он пытался сопротивляться. Не зря же вывели этих могучих скотов, которые делают, что велят, и даже самого сильного человека скрутят в бараний рог. Пока его держали вчетвером, Кинтаро не рыпался. Зато когда его опустили на пол в камере, чтобы заковать, он прянул, быстрый, как змея, и на мгновение даже показалось, что он сейчас расшвыряет своих стражей, и Норту самому придется взяться за дело. Но нет, строптивого пленника живо скрутили, поставили на колени, выворачивая в локтях руки. Он согнулся, кусая губы от боли, растрепанная черная коса свесилась до пола. Мечта, да и только. Ох, намотать бы эту косу на руку в три ряда... Норт не желал, однако, следовать сценарию из своего сна. Рукояткой предусмотрительно захваченной плетки он приподнял пленнику подбородок.
Из носа у Кинтаро текла кровь, левая сторона лица начинала расцветать всеми цветами радуги. Смотрел он угрюмо, исподлобья, прекрасно понимая, что судьба сыграла с ним крайне жестокую шутку, отдав живым и почти невредимым в руки врага. И молчал, что Норта порадовало. Значит, чует, что влип, и не находит в себе сил балагурить.
– Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть, – сказал Норт самым радушным и приветливым тоном. Что характерно, ни капельки не соврал. – У меня просто нет слов, чтобы выразить радость от твоего возвращения в мою крепость. Жаль, конечно, что твоя прежняя должность сотника уже занята. Но у тебя будет новая, обещаю.
Кинтаро ухмыльнулся.
– Твоего ебаря?
– Моей подстилки, – ответил Норт ласково.
– А я уж думал, правда что-то новенькое.
Норт прищурился. Кураж у парня все еще был. Интересно, надолго ли?
– Ты же понимаешь, должность еще надо заслужить. И очень постараться. Для начала можешь поведать мне, какого лысого гоблина ты не дал деру подальше от Мордора, а остался здесь махать мечом.
– По тебе скучал, – заявил Кинтаро и ухмыльнулся так похабно, что даже при большом желании трудно было принять его слова за правду.
Норт переложил плетку в левую руку и ударил его по лицу, так что голова мотнулась. Кинтаро потряс головой, приходя в себя. Ухмылка его теперь была больше похожа на оскал:
– Ага, вот просто словами не передать, как скучал по твоим плюхам и затрещинам.
– Нет, я, конечно, не жду, что ты резко взмолишься о пощаде или оправдываться начнешь, – сказал Норт задумчиво, снова поднимая ему подбородок плеткой. – Но я привык думать, что у тебя есть мозги. Можно же было заготовить какую-то правдоподобную историю, отвлечь меня ненадолго, заинтересовать. Просто чтобы потянуть время. Давай, поведай мне, какой черт тебя дернул шпионить в моей крепости и как ты об этом сожалеешь.
– В отличие от тебя, не люблю зря трепаться.
Парень был чудовищно упрям. А Норт разве что открытым текстом не заявил: «Прогнись немного, и заслужишь снисхождение». Что ж, как говорится, не хотите по-хорошему – убираем вазелин. По его знаку урукхаи приковали Кинтаро лицом к решетке: руки над головой, ноги разведены в стороны. Норт засунул плетку в сапог и неторопливо подошел, расстегивая штаны и выпуская наружу ноющий от напряжения член.
– Если б не роскошная задница, не дожил бы ты до своих лет, – сказал он ласково, зная, что оскорбление ударит гордого южанина сильнее, чем оплеуха.
– Ну трахни меня уже и успокойся, – проворчал Кинтаро сквозь зубы, будто говорил в постели, с любовником. – А то прямо слышно, как яйца звенят.
Норт примерился – и втиснулся внутрь, в горячую тугую плоть. Толкнул бедра вперед, и Кинтаро не сдержал стона. Южанин склонил голову, утыкаясь лбом в прутья, мускулы на плечах и спине напряглись в безотчетной попытке вырваться. Норт уже успел забыть, как жарко и хорошо у южанина внутри, и теперь просто голова пошла кругом. Он вцепился в смуглые бедра, толкнулся вперед, и Кинтаро вдруг подался ему навстречу, резко выдохнув сквозь стиснутые зубы.
– Давай, бля... покажи класс! – прошипел проклятый щенок. Будто это он тут командовал.
Норт зарычал, вторгаясь в него глубже, резче, яростней, и в такт его толчкам Кинтаро вздрагивал, постанывал, встряхивал головой. Еще немного... сильнее, еще... и Норт кончил, едва не заорав, когда из него вылилось все напряжение, копившееся с самого утра, когда план по захвату Кинтаро был только-только приведен в действие.
– Ну ничего так, на троечку, – буркнул южанин, когда Норт вытащил из него мокрый член и вытер о его же ягодицу, прежде чем убрать в штаны.
Начальник крепости задумчиво провел ладонью по потной спине Кинтаро. Кожа у него была гладкая, атласная, и ни единого шрама на спине – только на плечах и груди. Истинный воин. Тот еле заметно повел плечами. Похоже, ласки Норта ему неприятны. Не хочет расслабляться? Норт мог бы прозакладывать всю крепость, что за свою жизнь Кинтаро испытал немало боли. Но готов ли он к пытке беспомощностью? К наслаждению поневоле? К тому, что насильник одной рукой ласкает, другой причиняет боль?
– Неужели ты совсем меня не боишься? – спросил он, небрежно путешествуя рукой по смуглой спине, бедру, ягодице. Просто, чтобы показать: ты мой, и я делаю с тобой, что хочу.
– Лучше ты меня бойся, – спокойно ответил южанин. – Рано или поздно мне повезет, и я тебя убью.
– Просто за то, что я тебя трахнул пару раз? Какой злопамятный. Что, совсем не понравилось? – последние слова он сказал Кинтаро на ухо, прижавшись к нему.
Тот усмехнулся – нагло, как всегда.
– Тебе еще учиться и учиться. Освободи – покажу, как надо.
– О нет, это ты будешь учиться. Давать по щелчку, – он щелкнул пальцами, вжимая Кинтаро в решетку. Тот фыркнул:
– Мечтай-мечтай.
– Зря ты так. Впрочем, что взять с дикаря. Никакого воображения. Постарайся представить, что ты тут проведешь неделю, месяц, полгода. В темноте, в тишине, в ошейнике, скованный. Всех развлечений – только ебля и пытки. Да ты меня ждать будешь. Практически тосковать в разлуке. Ты же к свободе привык, к хорошей драке, к небу над головой. А в подземелье свихнешься.
– Типа быть твоей шлюхой лучше, ага.
– Будешь хорошо давать – дослужишься до сотника. Или даже до капитана.
– Слушай, большой начальник, время зря не трать. Я никому не служу.
– Ну ведь шпионил же ты для кого-то. Для кого-то и карты спер. Кто-то трахает тебя лучше, чем я?
– Пошел на хуй, – процедил зло Кинтаро. – Достал, трепло поганое.
Норт удовлетворенно хмыкнул и достал из сапога плетку. Хлестнул вполсилы, не стремясь рассечь кожу, и на широкой спине вспухла длинная красная полоса.
– Так, чисто для разогрева, – сообщил он, кладя рядом вторую и третью. – Чтоб не замерз.
– А без этого не стоит? – сказал Кинтаро язвительно и замолчал, всем своим видом выражая презрение. Даже не вздрагивал. На втором десятке ударов повернул голову слегка и процедил лениво:
– Бей, что ль, сильнее. А то засну.
– Всегда пожалуйста, – Норт ухмыльнулся еще шире и со всей силы вытянул его вдоль спины.
Теперь кровь появилась, красивой россыпью рубиновых капель. Вторую россыпь Норт щедро кинул поперек крепкой задницы. И третью. И еще. Кинтаро все еще молчал и не дергался, но видно было, как он напрягся, аж мускулы заиграли под кожей, и Норт поклялся бы, не глядя, что зубы у южанина стиснуты.
Он облизал два пальца и вогнал их пленнику в зад. Там было приятно: мокро, но тесно, и пальцы входили легко, и плоть их сразу же обнимала гостеприимно. Вот теперь Кинтаро вздрогнул и выдохнул шумно. Плечи его и руки, задранные вверх, будто закаменели, он прижался лбом к решетке, и не двигался, и как будто даже не дышал.
– Ну, скажи что-нибудь, – предложил Норт, медленно поворачивая пальцы. Он выучился этому искусству на Артагире, который любил, чтобы с ним нежничали и долго дразнили, готовили.
– Тебе бы вором быть, а не мечником, с такими-то руками, – словно против воли выдохнул Кинтаро, и Норт ухмыльнулся опять, бросая плетку на пол и свободной рукой распуская наспех завязанные штаны. Было все, как он хотел и предполагал, и Кинтаро делал и говорил именно то, что ожидал Норт. Потому что он знал людей, а такой воин, как южанин, в некоторых вещах очень прост, и им легко управлять. Потому что лгать ниже достоинства воина, и молчать не всегда почетно, и поэтому он часто говорит правду, сам того не желая, когда правду говорить нежелательно и даже вредно. И когда Норт спрашивал, не боится ли его Кинтаро, гордый воин не сказал ни правды, ни лжи.
У Норта опять стоял, и ему снова хотелось Кинтаро до темноты в глазах. Он вовсе не был жеребцом, которому вынь да положь – точнее, встань да засунь десять раз за ночь. Когда не было никого подходящего, он неделями обходился безо всякого секса, даже не рукоблудя. Мог трахнуть мальчишку и забыть про него до утра или выпроводить тут же, как только наденет штаны. Но были те, от кого член превращался в камень, в рукоять меча, в стальное копье. И таких Норт по прозвищу Морадан валял по кровати до утра без устали, не смыкая глаз, не покладая... ничего, в общем, не покладая. Первый раз был в юности, и вспоминать он не хотел, и такое потом долго не повторялось, так что он даже решил, что с возрастом порастерял мужскую силу. Но потом случился Артагир – «голос Саурона», который сорвал ему крышу, перевернул и поставил на место, и тогда Норт стал другим человеком даже в постели. Потом еще случалось пару раз, но так сильно, как Артагира, он больше никого не хотел. Пока не увидел на крепостном дворе смуглого черноглазого южанина с косой до пояса. «Откуда ты знаешь, на кого я смотрю?» «Потому что я тоже на него смотрю», – сказал тогда развратный блондинчик. И сам привел Кинтаро к нему в постель.
Он вытащил полурасплетенную косу южанина, перекинутую на грудь перед поркой, и пропустил ее между пальцами. Наверняка коса – гордость воина. Он что-то такое слышал про дикие обычаи харадских степей. Прежде у него не было парня с такими длинными волосами. Норт поборол искушение распустить волосы пленнику. Нет, косу так удобно наматывать на руку, заставляя жертву запрокидывать голову... Он потянул с силой, и Кинтаро пришлось выгнуть шею, рискуя ее сломать, и тогда Норт поцеловал его в губы. Угол был очень неудобный, язык в рот не засунешь, и привкус крови никогда ему особо не нравился, но рот у Кинтаро был что надо. Такой же жаркий, как задница. Он вдруг понял, что уже вставил, и задвигался плавно, с оттяжкой, продолжая тянуть Кинтаро за косу. Южанин охнул, глаза его закатились, бедра задрожали. Весь он будто обмяк, и в горле родилось что-то похожее на стон. Он даже попробовал отстраниться, но было некуда, и тогда Норт увидел через его плечо, что у пленника стоит, да еще как! Тут Кинтаро сжал ягодицы, и Норт зарычал, перед глазами у него все поплыло, а бедра зажили своей жизнью, размашисто вгоняя и вытаскивая член, так что пленник охал и выгибался. Проклятый щенок кончил, даже не прикасаясь к себе, и струйка семени брызнула на каменный пол. Норт это видел, но осознал только после того, как излился сам.
– Надо же, какой горячий, – шепнул он на ухо пленнику, не спеша вытаскивать.
– Давно... никого... не было, – выдохнул тот, еле переводя дух. Тело его обмякло – не удержался бы на ногах, не будь прикован. И Норт мимолетно пожалел, что нет такого средства, чтобы упрямый щенок давал по первому требованию, не выебываясь. У него промелькнула мысль вырезать пленнику язык. Однако, пожалуй, тогда он лишится львиной доли своего очарования. Как бы научить его не зарываться?
– Принеси ошейник, – бросил Норт одному из урукхаев. Как его там, Углук, Фундук?
Двое других по приказу начальника сняли Кинтаро с решетки. Прутья отпечатались у него на плечах и бедрах и даже сбоку на лбу. Он безвольно обмяк в лапах урукхаев. Норт сделал вид, что отвел глаза, чуть ли не спиной повернулся – и, точно выждав момент, встретил рванувшегося к двери пленника кулаком в лицо. И добавил еще сапогом под колено. Посетовал, наблюдая, как Кинтаро выкручивают руки:
– Ну что же ты такой предсказуемый?
– Ты тоже, в общем, не мастер на новые штуки, – Кинтаро, похоже, из принципа не мог смолчать.
– А я думал, мы достигли некоторого взаимопонимания.
– Мужик, у моей жопы нет мозгов. С ней ты ни о чем не договоришься. Хотя... попробуй языком, а не хуем, вдруг получится?
Норт помедлил и пнул его в живот. Кинтаро согнулся, чуть не достав головой коленей, повис на вывернутых руках.
– Тебе очень идет такая поза, – сообщил светским тоном Норт, остановившись над ним.
Вместо ответа Кинтаро плюнул ему на сапог. Выше не достал. Норт сцепил руки в замок и ударил его по затылку. Урукхаи выпустили пленника, и Кинтаро упал на колени. Покачнулся, но удержал равновесие. Криво усмехнулся.
– Тяжелая у тебя работа, начальник. Все сам, все своими руками...
Норт кивнул урукхаям и прислонился к решетке. Кинтаро принялись бить, и больше он не ухмылялся. Личико Норт приказал не портить, но по яйцам пленнику досталось, и это был единственный раз, когда он закричал – точнее, взвыл коротко и яростно. И после – замолчал, намертво сцепив зубы. Даже когда его перестали пинать и снова поставили на колени. На взгляд Норта, поза эта действительно подходила наглому щенку как нельзя лучше. Он выглядел беспомощным, обессиленным, голова клонилась к полу, спутанные волосы падали до самых колен. Разбитые губы и здоровенный кровоподтек на лице неимоверно его красили. Как и ошейник, надетый уже безо всякой борьбы – хороший, крепкий ошейник из дубленой кожи чуть ли не в палец толщиной, с железными заклепками и хитрым замком. Южанин выглядел хрупким, доступным: просто бери и еби. Что Норт и собирался сделать, потому как не упускать же подобный случай. Засунуть бы ему и не доставать никогда...
Кинтаро прикрыл глаза, когда его схватили за волосы, за плечи, за ошейник и принялись выворачивать челюсть, принуждая открыть рот. Норт расстегнул штаны, выпростал ноющий член и с наслаждением загнал щенку в глотку. Никогда еще ощущение триумфа не было столь безоговорочным и полным. Даже в тот первый раз, когда Норт его трахнул. Теперь Кинтаро даже вздохнуть не мог: давился, расширив ноздри, горло его судорожно сжималось, ресницы стали мокрыми, а потом и слезы выступили. Конечно, простая реакция тела, но все равно приятно. Норт трахал его долго, пока Кинтаро не начал хрипеть, и кончил ему в рот. Хотел, чтобы на лицо попало, но было нечем уже, третий раз все-таки, да за короткое время.
Урукхаи отпустили пленника, и он мешком свалился к ногам Норта. Зрелище тоже ласкало взор. Особенно исполосованный зад и разметавшиеся по полу черные пряди. Будь Норт поэтом, он бы точно что-нибудь сочинил. Положили бы на музыку, и в особых заведениях полураздетые накрашенные мальчишки мурлыкали бы под лютню. Но сейчас его ждали дела, вечерний обход, о котором он наконец сумел вспомнить, худо-бедно удовлетворившись, и надо будет заглянуть в лазарет к раненому сотнику, и насчет провианта распорядиться... Он собственноручно запер дверь клетки, подергал замок, но мысли его были уже далеко.